– Но почему тогда в мире существует смерть? – спросил мальчик, вспомнив погребенных в песках львов.
– Лишь он, Бог всевидящий и всеведущий, знает, что и зачем существует в этом мире. – Иосиф с улыбкой приобнял внука и добавил: – Не думай, будто смерть всегда зло. Сама по себе она может быть великим даром, благословением и облегчением страданий.
– Что ты имеешь в виду?
Иосиф, однако, не ответил.
Мальчик, которому при воспоминании о мертвых львах стало страшно, взглянул в лицо деду и настойчиво повторил свой вопрос:
– Дедушка, что ты имеешь в виду?
– Помнится, – заговорил наконец Иосиф, – беседуя с твоим дедом и моим другом фараоном Тутмосом, я указал ему на то, что само великолепие и разнообразие мира с множеством доступных нам радостей, удовольствий и чудес должно давать силы, дабы мы встречали смерть со светлой надеждой. – Он помолчал. – Да, внук мой, я уже стар, дряхл, утомлен и очень скоро встречу свой смертный час. Но как, скажи, могу я усомниться в том, что и это есть благо, если ежедневно и ежечасно созерцаю вокруг доказательства благости Творца? Что может быть ярче, светлее и теплее солнца?
Старик снова воздел свой посох.
– Когда меня не станет, – прошептал он, – почаще поднимай глаза к солнцу и вспоминай мои слова. Живи по правде, о внук мой, и пусть это станет твоим девизом, ибо я верю, что ты предназначен для великих и благородных деяний. Живи по правде, то есть по воле Всевышнего, и будь благословен его теплом, светом и силой.
С этими словами дед поднял глаза к солнцу. Внук последовал его примеру, но скоро они вынуждены были склонить головы, ибо не смогли выдержать слепящее сияние светила.
В тот день царевич дал себе слово всегда следовать наставлениям деда, а их совместные прогулки, во время которых внук сопровождал старца в качестве поводыря, стали практически ежедневными. И всякий раз, куда бы они ни направлялись, Иосиф указывал мальчику на то, сколь бесконечны красоты и чудеса мироздания, существующие под лучами солнца, жизнетворного диска, за коим кроется лик Вседержителя.
Но по прошествии недолгого времени Иосиф заболел и уже не мог вставать и гулять с внуком. А вскоре горячо любимый дед царевича тихо заснул и больше уже не просыпался. Известие о его кончине повергло в великую скорбь не только обитателей дворца, но и весь Египет, ибо не было у владык этой страны слуги более чтимого и любимого всеми, нежели Юаа. Длинная траурная процессия проводила его тело к каменной гробнице, в которой ему предстояло наконец обрести покой рядом с давно уже почившей супругой. На глазах царевича была опечатана каменная плита, закрывающая вход в склеп. Воспоминания о птицах, взлетавших над тростниками озера, и деревьях, под сенью которых так любил отдыхать дед, повергли мальчика в такую печаль, что он не смог остаться в долине до конца погребальной церемонии. Повернувшись, он бросился бежать, спотыкаясь о голые камни и не обращая внимания на окрики матери. Лишь на тропинке, по которой они часто гуляли с Иосифом, царевич остановился и, вспомнив их беседы, снова поклялся себе всегда соблюдать заветы деда.
С тех пор он уклонялся от посещения храмов, но зато, гуляя с Киа по садам и окрестностям столицы, не уставал восхищаться всеми дивными и прекрасными творениями Всевышнего – от огромного гиппопотама до крошечных лепестков цветка, – жизнь которым даровали благодатные лучи золотистого небесного светила. Мальчик дивился полям, разукрашенным яркими пятнами диких маков, и стадам меланхоличных буйволов, валявшихся во влажной, прохладной тине; дивился болотам, где в великом множестве гнездились разнообразнейшие птицы, обитали змеи с украшенной причудливыми узорами кожей и таились, поджидая добычу, зубастые крокодилы; дивился даже жгучим, рыжим пескам, к которым его соотечественники в большинстве своем относились с ненавистью. Пустыня, казавшаяся другим местом гиблым и страшным, в мыслях царевича всегда была связана со львами, товарищами его детских игр, обитавшими там до пленения. Он знал, что жизнь существует даже в пустыне и что даже там своим существованием она обязана солнцу.
Однако то, что он проводил столько времени в отлучках, привлекло внимание некоторых доброхотов, которые довели свое беспокойство досведения фараона. Царь Аменхотеп, до сей поры отнюдь не баловавший сына излишним вниманием, призвал его к себе и был поражен, увидев не ребенка, а отрока, уже готового стать мужчиной, ибо, подрастая, юный наследник обретал физическую мощь, почти равную его красоте, каковая с самых ранних лет приводила всех в изумление и восторг. Всех, кроме отца. Тот, похоже, неосознанно завидовал сыну, чем во многом и объяснялись их слишком редкие встречи. Кроме того, царь, видимо, понимал, что его манеры и образ жизни едва ли способны вызвать у сына восхищение. Аменхотепа раздражало выражение лица царевича, когда тот смотрел на его чашу с вином или на то, как он слизывает с пальцев соус. А наибольшее раздражение вызывали у фараона совместные появления сына и Тии. Юная красота царевича и неувядающая прелесть царицы заставляли его острее ощущать собственную непривлекательность и осознавать тот факт, что он стареет.
Однако на сей раз фараон воззрился на своего отпрыска не без удовольствия, ибо вид возмужавшего царевича навел его на показавшуюся ему весьма удачной мысль. Делов том, что Аменхотеп не чувствовал влечения к государственным делам. В этом отношении он привык полностью полагаться на Иосифа, а когда советника не стало, едва ли не впал в отчаяние. Теперь ему пришло в голову подготовить сына к царствованию и как можно скорее переложить бремя правления на его юные плечи. Молодой царевич был провозглашен соправителем, и очень скоро его отец смог полностью удалиться от дел и посвятить все свое время удовольствиям и развлечениям. Сын в отличие от отца оказался государем заботливым и рассудительным. Он не растрачивал казну на возведение пышных храмов, не затевал ради прославления своего имени бессмысленных войн, но вместо этого разъезжал по стране, вникая в нужды всех своих подданных, опекал нуждающихся и страждущих и сурово пресекал злоупотребления и насилие со стороны власть имущих. Короче говоря, делал все возможное, чтобы сдержать данное себе и Иосифу обещание "жить по правде".
Со временем царевич пожелал жениться и, естественно, захотел, чтобы ложе и престол разделила с ним Киа. Однако, к его удивлению, отец, до сей поры практически не вмешивавшийся в его жизнь, запретил ему и думать об этом. Вызвав сына в тронный зал, фараон с высоты престола категорически потребовал, чтобы тот женился на своей сестре. Царевич с негодованием отказался, что повергло Аменхотепа в безумную ярость. Царь кричал и топал ногами, лицо его налилось кровью, огромные складки жирной плоти безобразно тряслись. Но юный соправитель не уступал.
– Ты выполнишь мой приказ! – орал побагровевший фараон.
– Ни за что! Ты не можешь заставить меня взять жену по твоему усмотрению.
– Но я могу запретить тебе жениться на Киа!
– Да, отец, сейчас это в твоей власти. Но рано или поздно я сам стану фараоном и тогда смогу поступить так, как мне будет угодно.