Генри Хиггинс энергично закивал. Удар Соки смягчила шляпа, но кастрюля все-таки рассадила кожу. На лбу пугала запеклись струйки крови. Они странно сплетались с морщинами и татуировками. Джордж подумал, что лицо Генри Хиггинса понравилось бы криптографам. Те наверняка обнаружили бы на нем десяток зашифрованных посланий от инопланетян или, скажем, Господни заповеди. Встряхнувшись, великан заставил себя вернуться к настоящему. Дом. Ночь. Девчонка.
— Я пойду на второй этаж, — сказал он. — И, пожалуйста, прислушивайтесь и приглядывайтесь. Мы уже знаем, какая она чертовка. Мне было бы крайне неприятно соскребать ваши мозги с крыльца этой чудной фермы.
«Ква», — послушно сказал Генри, поудобнее пристроил винтовку на плече и направился в дом.
* * *
Внутри было зябко, пахло прелью, трухой и жучками. Генри Хиггинс сноровисто скользил в тенях, приоткрывая двери. Много дверей. Наверное, здесь жило много людей, иначе зачем столько дверей? Двери нужны, чтобы люди прятались от людей. Вот сейчас воронья девчонка пряталась от них. Генри Хиггинс не любил ворон и чуял их за версту, в том числе и в людях. Вороны каркали, насмешничали, от них болела голова. Тараканы и жучки лучше. Они быстрые и успокоительно шуршат. Но в доме не было тараканов, только в стенах жадно проедали ходы термиты. Гнилой пол натужно кряхтел под ногами, как будто присел по делам в нужнике и мучился запором. Генри потянул носом, старательно вычленяя вороний запах из тысячи мелких запашков: дряхлая обивка, старая кожа, рассохшееся дерево. Вороньим душком несло из крайней комнаты, дверь в которую была чуть приотворена. Едва войдя в дом, Генри выключил фонарик. Свет мог вспугнуть ворону. Человек-пугало ориентировался на нюх, на ощупь, по легким сквознякам — так вот, из-под той двери ощутимо тянуло сквозняком. Девчонка могла быть там. Генри, стараясь ступать как можно легче, просеменил в дальний конец коридора.
Когда преследователь распахнул дверь, свет ударил его по глазам — хотя это был всего лишь бледный свет звезд, после мрака коридора он показался слишком ярким. В звездном свете была распята ворона. Раскинув крылья, она висела в воздухе перед самым окном, выходившим, должно быть, на задний двор фермы. В окно задувал легкий ночной ветерок. Глаза птицы насмешливо блестели. Она словно дразнила: ну-ка, попробуй, возьми. Генри Хиггинс забыл про винтовку и, вытянув руки, шагнул через порог. Ему очень хотелось сомкнуть пальцы на горле скверной твари и ощутить, как сминаются перья и ломаются хрупкие кости.
Однако стоило Генри сделать пару шагов, как что-то сильно ужалило его в щеку. Он вскинул руку, и рука запуталась в чем-то невидимом и тонком, вроде невероятно прочной паутины. Генри, жалобно хныкнув, скосил глаза. Леска. Рыболовная леска, прозрачная пластиковая нить, пересекавшая комнату. Неужели он попался на крючок, словно глупая рыбина? Генри рванулся, и в его лицо, руки и тело под одеждой впились десятки других крючков. Вся комната была оплетена сетью лесок с насаженными на них крючками. Человек-пугало заметался, постанывая от боли и от жалости к себе. Ведь он хотел всего лишь схватить ворону. Метания вытолкнули Генри ближе к центру сети, и отсюда он увидел, что ворона тоже дохлая и тоже насажена на крючки. Человек и птица замерли друг напротив друга, одинаково распятые в паутине. Генри часто дышал. Из нескольких дюжин мелких ранок стекала кровь. Надо было высвободить руку и дотянуться до ножа на поясе — так сказал бы Джордж, а Джордж был очень умный, хотя зачастую промахивался. Генри начал осторожно дергать рукой, готовясь расстаться с некоторым количеством мяса и кожи, когда за спиной раздались шаги. Человек-пугало замер. Это не были шаги Джорджа, громкие и грузные. Или шаги вороньей девчонки, легкие и нервные. Шагал кто-то другой.
— Тараканы-тараканы? — неуверенно спросил Генри.
Кто-то другой негромко хмыкнул. Холодное острие пощекотало шею человека-пугала сзади, а затем резко вошло в затылок.
* * *
Джордж не сразу отправился в дом. Сначала, для порядка, он обошел ферму, постучал монтировкой по стенам сарайчиков («Дороти, выходи»), заглянул на задний двор с развалившимся курятником и загоном для индюков. Наградой ему стали несколько грязных индюшиных перьев. Окна с этой стороны не были заколочены. Пыльные стекла тускло отражали свет звезд.
— Раз-два-три-четыре-пять, — напевал Джордж. — Фредди вас идет искать.
Ему уже казалось, что ногти на руках начинают зудеть, превращаясь в длинные стальные лезвия.
— Иди к папочке, детка, — гундосо пропел он.
Однако на заднем дворе девчонки не было, и, вздохнув, Джордж-Фредди поспешил в дом. Миновав пустую и гулкую гостиную, он устремился на второй этаж.
Фонарик осветил ступеньки лестницы и ободранные стены. Когда-то на них, должно быть, висели семейные фотографии в рамках. Джордж-Фредди провел когтями по свисавшим лохмотьям обоев, но тут же ойкнул и отдернул руку. Под ноготь впилась щепка.
— Хо-хо, — сумрачно прокомментировал пострадавший и сунул палец в рот. — Однако, не заигрывайся. Детишки, детишки, марш в кровать, закройте глазки и сладко спать.
Луч фонарика метнулся по длинному коридору второго этажа. Толстяк поморщился. Чем-то этот большой и голый дом напомнил ему самое неприятное, самое гнусное — интернат. Там он жил, пока папа Харпер не забрал его, не вскрыл ему голову и не сделал что-то такое, отчего Джордж стал соображать еще лучше. И слышать Голоса. Впрочем, об этом он узнал сравнительно недавно, а, прощаясь с интернатом, просто и шумно выражал свою радость. Остальные воспитанники молча ему завидовали. Джордж был самым смышленым из них, лучше всех говорил, но уже тогда страдал от излишней полноты. А еще его постоянно мучил голод. Не было дня, чтобы кто-то из ребят постарше не вываливал овсянку из миски на пол и не предлагал ему слизать. И Джордж слизывал. Папа Харпер считал, что приемный сын не помнит этого. Но он помнил.
— Хрр, — сказал Джордж. — Что-то мы ударились в неприятные воспоминания. Давайте вернемся к нашей забавной игре, детишки.
Переваливаясь, он зашагал по коридору, стуча по стенам монтировкой. В стенах оставались дыры. Это был хрупкий старый дом, такой хрупкий, что сожми его в кулаке — развалится. Древние полосатые обои скорбно шуршали. На них, как на свитках, отражалась летопись многих поколений жучков и термитов и чернильными кляксами расплывались пятна плесени.
— Раз-два, Фредди заберет тебя, — хрипло замурлыкал Джордж для собственного развлечения. — Три-четыре, запирайте дверь в квартире…
Одна из дверей была не заперта.
— Та-ак, маленькая плутовка, — протянул толстяк. — Пять-шесть, Фредди хочет всех вас съесть.
Сделав два длинных и неожиданно резвых шага, он с торжествующей ухмылкой ворвался в комнату.
— Семь-восемь, кто-то к вам войдет без спросу!
Луч фонарика заплясал по пыльному карнизу окна, затем, спустившись ниже, высветил подвешенную перед окном клетку. Клетку с птицей. Сощурив подслеповатые глаза, Джордж шагнул ближе. В клетке, прижав к серому брюху скрюченные лапки, лежала дохлая ворона. Шея ее была свернута набок. В маленькой поилке блестела вода.