В столовой и во внешнем бункере воцарились мрачность и уныние. Генералы были до смерти перепуганы таким оборотом дела. Фюрер объявил, что больше никаких совещаний проводить с ними не будет, приказов отдавать тоже не будет, ни во что больше вмешиваться не хочет. Долгие годы он думал за них, назначал их и снимал, карал и миловал самолично, вникал в самые незначительные детали каждого армейского подразделения. Без его отрывистых команд, которые звенели у них в ушах, они просто не знали, что им теперь делать. Они растерялись и потеряли веру в будущее.
И тогда Йодль, с его прирожденным чувством дисциплины и ответственности, нашел в себе мужество сказать:
— Мы не можем ему позволить поступать таким образом. Он все же как-никак Верховный главнокомандующий вооруженными силами и должен исполнять свой долг. Он обязан либо приказывать нам, что мы должны делать, либо передать свою власть кому-то другому.
Йодль и Кейтель отправились к Гитлеру, упрашивали его отдавать приказы и распоряжения, но так ничего и не добились. Он заявил, что весь Рейх распадется на куски, так что теперь никакие приказы не будут действовать, поэтому они бесполезны. Они протестовали, на что он им сказал:
— Никаких приказов вы от меня не дождетесь. Лучше обратитесь к рейхсмаршалу. Теперь вопрос о дальнейших сражениях уже не стоит на повестке дня, ибо сражаться уже нечем. Если-де встает вопрос о переговорах, то Геринг с этим справится лучше моего.
Так и закончилось свидание фюрера с Кейтелем и Йодлем.
Когда Грегори добрался до дома, где жила Эрика, она уже спала, но Грегори разбудил ее, чтобы сообщить последние новости. С сияющими от счастья глазами она обнимала его, целовала и все восхищалась своим возлюбленным, который сумел одолеть такого могущественного тирана.
Он только смеялся и говорил:
— Ему так понравилась идея стать повелителем марсиан и завоевать Землю, что мое вмешательство было уже излишним. Он ведь так любит дешевые эффекты и наполовину для себя уже решил, что останется в памяти грядущих поколений как мужественный властитель, покончивший с собой в собственном логове, когда игра окончательно проиграна. Я разве только бросил перышко, которое перетянуло, чашу весов.
— Так это или нет, но, Благодарение Богу, все уже позади. Завтра же рано утром мы отправляемся на юг.
Грегори только головой покачал:
— Если бы так, я был бы счастлив. Но, к несчастью, я не могу. Он ведь может еще и передумать. Мне придется остаться здесь и сделать все возможное, чтобы противодействовать всем попыткам уговорить его все же уехать в Берхтесгаден. А такие попытки будут предприниматься — это несомненно. Но вот ты…
— Нет, дорогой! Нет! Я без тебя не поеду. А теперь, когда Гитлер передал все свои полномочия Герману, мне уже не грозит та опасность, что раньше. Он теперь наверняка объявит о капитуляции Германии на Западном фронте. И британские танки беспрепятственно могут появиться на улицах Берлина в двадцать четыре часа.
— Ты, пожалуй, права. И русским придется очень нелегко действительно войти в город. Армия генерала Венка может сдержать их наступательный порыв на протяжении, по крайней мере, нескольких дней.
Через некоторое время, вернувшись в бункер, Грегори был рад, что решил остаться, потому что вокруг фюрера началась новая борьба за власть.
А между тем Министерство пропаганды было объято пламенем от бомбежек и обстрелов. Поэтому было решено постоянно поселить в бункере Геббельса, его жену и пятерых детей. Во время очередного припадка безумия фюрер сгоряча заявил, что больше не нуждается в инъекциях наркотиков, чем сильно обрадовал доктора Морелля, который не замедлил воспользоваться этим предлогом, чтобы присоединиться к всеобщему бегству, и освободил занимаемые им две комнаты, которые тут же передали в распоряжение супругов Геббельс с отпрысками.
Во всей этой суматохе Гитлер, как с ним часто бывало после особенно яростных взрывов темперамента, на следующий день был спокоен, а после полудня устроил с Евой Браун традиционное чаепитие. Грегори был в числе приглашенных и с облегчением услышал заявление, что Гитлер собирается умереть в Берлине. Состояние здоровья, по словам фюрера, не позволяло ему выйти на улицу и погибнуть в бою, к тому же он не желал, чтобы его тело попало в руки противника. Посему они с Евой Браун заключат пакт самоубийц, застрелившись, чтобы тела их потом были преданы огню.
Вечер принес новые осложнения: пришла телеграмма от Геринга. Как впоследствии стало известно, Йодль дословно передал Коллеру слова Гитлера в ответ на свое требование об отдаче приказов и распоряжений. Коллер же счел своим долгом немедленно лететь в Мюнхен и сообщить своему шефу, что судьба Германии отныне в его руках. Геринг собрал совет, в который вошли Мюллер, шеф гестапо, шеф СС в Берхтесгадене, и Ламмерс, глава Рейхсканцелярии. Геринг объявил, что он готов лететь к генералу Эйзенхауэру, однако настоял на получении прямого подтверждения на его полномочия в заключении капитуляции. В результате их дискуссий была составлена и отправлена Гитлеру телеграмма, копии которой отосланы также Кейтелю, Риббентропу и фон Белову. Текст же телеграммы был следующий:
«Мой фюрер,
Ввиду вашего решения остаться на своем посту в цитадели Берлина, согласны ли вы на то, чтобы я немедленно принял на себя общее управление рейхом при полной свободе действий и решений, как на территории Германии, так и за рубежом, в качестве вашего преемника, в соответствии с вашим декретом от 29 июня 1941 года? Если к десяти вечера я не получу ответа на данную телеграмму, то буду считать, что вы не вольны в своих действиях в настоящий момент, следовательно, условия вашего декрета можно считать выполненными, и я буду действовать в интересах нашей страны и нашего народа. Вы знаете мои чувства к вам в эту тяжкую годину в жизни моей и всего германского народа. Эти чувства невозможно передать словами. Охраняй вас Господь от всяких напастей и бед, надеюсь на ваш скорейший приезд сюда, невзирая на все препятствия. Всегда верный вам Герман Геринг».
Фон Белов показал Грегори полученную копию документа, и они оба согласились с тем, что телеграмма составлена как нельзя более корректно и свидетельствует о лояльности рейхсмаршала и верноподданическом настроении. Но на беду Геринга, все последние годы кротоподобная деятельность Бормана была целиком и полностью направлена на дискредитацию всех видных нацистов, которые бы могли оспаривать его влияние на фюрера, а теперь у него появился реальный шанс окончательно избавиться от рейхсмаршала как конкурента в борьбе за власть. Он, понятно, не мог возражать против факта, что Геринг официально назначен преемником фюрера, однако в телеграмме присутствовала одна злополучная фраза, которая позволила ему влить яд в ухо Гитлера: «Если к десяти часам вечера я не получу ответа на данную телеграмму…»
— Да это же самый настоящий ультиматум, — возмутился он. Геринг считает, что он держит пистолет у виска фюрера. Какая страшная самоуверенность, какая беспрецедентная наглость диктовать вождю нации свои условия. Если ответ запоздает, то Геринг, поди, сошлется на ужасающее состояние средств связи и заявит, что ответ пришел после установленного срока. При всех красивых словах и кажущейся лояльности Геринг пытается узурпировать власть фюрера и сам договориться о капитуляции. Он самый настоящий предатель.