«Вахтёрка, — понял Егор, осматривая машину. — Значит, эти люди когда-то ехали куда-то на смену. Да так и не доехали».
— Здесь сухой пласт земли. Здесь когда-то кругом было сухо, — объяснила ему женщина, заметив, куда он смотрит. — Дорога была от Наксана до Нижней Тунгуски, а потом пошли дожди. В восемьдесят девятом тут почти целый год шли дожди, так и болото разрослось. До того оно было в десять раз меньше. Ну да ты, наверно, все это сам знаешь. Тебе сюда. — Она подошла к самой большой юрте, обложенной сверху волчьими шкурами, и отодвинула занавеску. — Кстати, хорошая форма, — как бы между прочим сказала она, притворно улыбнувшись.
Бродяга почувствовал себя героем одного из своих любимых писателей детства Жюля Верна, ощутил себя бледнолицым, попавшим в плен к индейцам, которого привели к вождю для определения дальнейшей его судьбы. Но, в отличие от историй об индейцах, внутри юрты не было подобравшего под себя ноги вождя с трубкой мира в зубах и короной из белых перьев на голове. Там, за потрескивающей буржуйкой, на которой стоял закопченный чайник, в убого обставленной юрте лежал на сбитом из дерева топчане накрытый шкурами человек. Он был чрезвычайно худ, стар, темное лицо испещрено тысячами морщин, бесцветные глаза блестели, как две лужицы, а тонкие поджатые губы ничем не отличались по цвету от лица. У старика не было ни волос, ни бороды, и в его взгляде не было ни удивления, ни презрения. Он тяжело и громко дышал, изучая странника, неведомо каким путем забредшего в их земли, а затем указал ему на подобие грубо сколоченного из поленьев табурета, стоящего у него в ногах.
— Откуда ты? — хрипя, спросил он.
— Мы потерпели крушение примерно в шести-семи километрах на юг, — ответил Кудесник. — Вертолет упал на болота.
— Я слышал ночью шум вертолета. — Косматые брови старика всползли вверх. — Он сам упал?
— Помогли… — поняв, куда тот клонит, уточнил Егор.
Старик поднял руку ко рту, прокашлялся.
— Зачем ты пришел?
— Я хотел выбраться из болот, — повел плечами бродяга. — Не знал, что вы тут есть. А когда увидел ваших… людей, решил, что неплохо было бы узнать, куда идти, чтоб выбраться к ущелью… Ну и смазка, думал, может, есть какая, чтоб автомат прочистить…
— Тебя куда-то везли, верно? — спросил старик, ткнув пальцем в воздух. — Куда?
— Не знаю. Говорили, в Ванавару…
— Кто тебе это сказал? Кто-то выжил еще?
— Да, там неподалеку от места крушения остался пилот, у него сломаны обе ноги. Если можете…
— В тебе что-то есть, — протянув к нему тощую, обтянутую дряблой кожей руку, сказал старик, скривив лицо в загадочной и жуткой улыбке. — Потому тебя и везли в Ванавару. Что-то идет за тобой, и ты это чувствуешь. Оно интересует мно-огих. Ты интересуешь, Кудесник. Ты знаешь, о чем я говорю, не так ли?
Егор распрямился на табурете, боясь, что старик прикоснется к нему рукой с почерневшими ногтями, и весь напрягся. От услышанного на лбу у него вмиг выступила испарина, в висках появился неприятный стук, а руки задрожали, словно у запойного алкоголика.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? О чем вы вообще говорите? С вами все в порядке? — взволнованно пролепетал он.
— За меня не волнуйся, бродяга. Лучше задумайся, что происходит с тобой. Ты ведь чувствуешь его близость, Кудесник? — приподнявшись с топчана, потянулся к нему двумя руками старик. — Скажи мне, да или нет?! Ты чувствуешь, как он идет?! Кто это, Кудесник?! Кто он?..
Егор не выдержал. Вскочил, опрокинув табурет, красный, возбужденный, трясущийся как в лихорадке.
— Кто ты?! — выкрикнул старик, но Егор этого уже не слышал.
Дернув на себя ветхий, молью траченный занавес, он вылетел из юрты, слыша в ушах невесть откуда взявшийся безумный свист, от которого, казалось, сейчас лопнут перепонки. Впрочем, свист прекратился так же внезапно, как и появился. Как только его отпустило, он решил убираться прочь из этого поселения, но, подняв глаза, понял, что теперь сделать это будет не так просто. Его ждала ватага из двадцати — тридцати мужиков, выстроившихся полукольцом и перекрывая ему проход. Из оружия у них были колья, дубинки, топоры, у кого-то поблескивали охотничьи ножи. Болотники имели вид хищников, готовых броситься на добычу: крайнее возбуждение, охотничий азарт на перемазанных грязью лицах, жажда крови в глазах.
— Послушай, — выступив вперед, сказал, видимо, главарь этой банды. — Обычно мы не возимся со всякими там «азаматовцами», «братьями чертей», «таежными тенями» и прочими недоносками. Ты вроде как не из них, а потому я предоставлю тебе право выбирать. Для начала у тебя есть все шансы стать нашей едой. — Он выдержал паузу, будто ожидал, что у бродяги сейчас от удивления глаза на лоб полезут, но тот смотрел на него так, будто они говорили о способах приготовления кроншнепа. — Мы тут, — он кивнул на толпу, — как понимаешь, не сильно прихотливые. Едим что придется, хотя, честно признаться, человек не самое вкусное блюдо. Как в жизни, говорится, так и на тарелке. Ты можешь избежать этой участи. Но уйдешь только в том случае, если отдашь нам свою одежду, вещи и оружие.
— Вы предлагаете мне идти по тайге голым? — чтобы убедиться, что ему не почудилось, переспросил Кудесник.
И тут же из толпы ему бросили под ноги грязное серо-коричневое тряпье, напоминающее порванную собаками армейскую «белугу», и все в заплатках галифе.
— Мы не знаем, что тебе сказал наш старший смены, но выбор у тебя невелик, — облизнул пересохшие губы бородатый. — Либо-либо, но если ты будешь долго думать, мы примем решение за тебя. Из той одежды, что ты носишь один, нам хватит залатать дыры всем, еще и останется. С поставками тканей и ниток у нас, видишь ли, последним часом перебои. — Все бородачи дружно захохотали. — То же самое и с оружием. Господи, бродяга, да о чем ты еще думаешь? Ты можешь в любом поселке купить ящик «калашей», и не говори мне, что это не так. Для нас же тридцать патронов — это тридцать убитых крупных животных. Это значит, месяц наши дети не будут голодать. Два рожка — два месяца. А для тебя это боеприпасы на один день. Ну?..
«Почему тебя в последнее время никогда нет, когда ты так нужен? — вдруг подумал Кудесник, отвлеченно уставившись на шумящие вдалеке сосны. — Неужели ты затаил на меня такую обиду, что готов смириться с моей смертью? Неужели тебе все равно, где я и что со мной? Не верю. Слишком через многое мы с тобой прошли, слишком много истоптали коварных атрийских земель, слишком много должны друг другу за неоднократно спасенные жизни, чтобы ты вот так мог вычеркнуть меня из памяти! Неужели каждый раз, когда ты снимаешь оружие с предохранителя, у тебя не срабатывает рефлекс, что кто-то стоит с тобой спина к спине? Я вот не могу отвыкнуть. Да, твой подарок на четвертак не дает мне забыть тебя… (я его потерял, но обязательно верну, не впервой…) но и без него я о тебе помню. Мне жаль, что так получилось, ты ведь знаешь. Если я виноват, извини меня. Ты — мой самый надежный друг, и тебя никогда не заменит мне никто. Даже жена, если она когда-нибудь появится. Мне не хватает твоего чувства юмора в подобных ситуациях. Что бы ты ответил этим болотным каннибалам?»