Зимой они пряли целые дни напролет, а запасы конопли в амбаре все не уменьшались. Работая, Изабель думала о мягкости голубой материи, воображала, будто это ее она переминает в руках, а не жесткие волокна, что впиваются в кожу и оставляют на пальцах паутину мелких порезов. Прясть коноплю, как некогда пряла она шерсть в Севене, Изабель так и не научилась.
Она догадывалась, что Якоб припрятал где-то материю, в лесу или в амбаре, но вопросов не задавала. Собственно, у нее и возможности такой не было, а если бы и была, если бы и выдался момент, когда они остались вдвоем, Изабель не стала бы выуживать из мальчика секрет — Этьен мог выбить его из нее.
В духоте, в полутьме, в спертой тишине комнаты, перебирая бесконечные волокна конопли, думать было трудно. Этьен часто останавливал на ней взгляд и, встретив ответный, не отводил его. Отсутствие ресниц делало этот взгляд еще более тяжелым, и, встречаясь с ним, она неизменно испытывала чувство вины и угрозы.
Изабель теперь реже заговаривала, сидела вечерами перед огнем молча, перестала рассказывать детям всякие истории, напевать, смеяться. Ей хотелось стать меньше, казалось, что если побольше молчать, то не так будет заметна и атмосфера подозрительности, окружающая ее, безымянная угроза, висящая в воздухе, рассеется.
Поначалу ей снился пастух в ракитовой роще. Он рвал желтые цветы и мял их в пальцах. «А теперь, — говорил он, — опусти их в горячую воду и выпей. И тебе будет хорошо». Шрам его куда-то исчез, и когда она спросила его об этом, он ответил, что шрам теперь в другом месте.
Потом ей снился отец: он стоял посреди пепелища на месте дома и ворошил кочергой золу. Она окликнула его — поглощенный своим делом, он даже не поднял головы.
Затем возникла какая-то женщина. Изабель так и не удалось разглядеть ее вблизи. Однажды она встала на пороге, потом неподалеку от деревьев, затем на берегу реки, похожей на Тарн. С ней было хорошо, хотя она ни разу не вымолвила ни слова и всегда держалась поодаль.
После Рождества сны прекратились.
Рождественским утром семья оделась, как положено, в черное — на сей раз это была уже их собственная одежда, они сшили ее из конопли своего урожая. Одежда была тяжелой и грубой, зато долговечной. Дети жаловались, что она натирает кожу. «Чистая правда», — подумала Изабель, но промолчала.
В толпе людей, собравшихся у церкви, они увидел Гаспара и подошли поздороваться.
— Слушай, Этьен, — заговорил Гаспар, — на постоялом дворе мне встретился один тип, который может достать тебе камень на дымоход. В Монбельяре, это день езды отсюда, есть гранитный карьер. Весной он готов приволочь тебе плиту. Ты только скажи, сколько тебе нужно, и при первой же оказии я дам ему знать.
Этьен кивнул.
— А ты сказал ему, что расплатиться я могу только, коноплей?
— Bien sûr. [59]
Этьен повернулся к женщинам.
— Весной у нас будет камин, — сказал Этьен негромко, чтобы соседи-швейцарцы не услышали и не обиделись.
— Благодарение Богу, — машинально откликнулась Изабель.
Он посмотрел на нее, сжал губы и отвернулся. В тот же момент к ним подошла Паскаль. Она кивнула Анне, слегка улыбнулась Изабель. В церкви им не раз приходилось встречаться, но поговорить случая не выпадало. Подошел Авраам Ружмон, настоятель, и заговорил с Анной. Воспользовавшись возможностью, Изабель повернулась к Паскаль:
— Простите, что не зашла повидаться. Сейчас… это сложно.
— А что, узнали про… про…
— Нет-нет, не волнуйтесь.
— Изабель, у меня есть…
Она оборвала себя на полуслове — рядом с Изабель возникла Анна: губы у нее были сжаты, взгляд устремлен на Паскаль.
Та смешалась на мгновение и просто сказала:
— Да поможет вам Бог вынести эту зиму.
— И вам тоже, — слабо улыбнулась Изабель.
— Зайдете к нам в перерыве между службами?
— Bien sыr.
— Отлично. Ну, Якоб, что ты на сей раз для меня припас, chйri?
Он извлек из кармана темно-зеленый камень пирамидальной формы и протянул ей.
Изабель направилась к церкви. Оглянувшись, она увидела, как Якоб о чем-то шепчется с Паскаль.
По окончании утренней службы Этьен сказал ей:
— Ты с мамой идешь домой.
— А как же служба в Шале?..
— Тебя там не будет, la Rousse.
Изабель хотела ответить, но, уловив его взгляд и напрягшиеся бицепсы, не произнесла ни слова. «Выходит, — подумала она, — Паскаль я не увижу. И Святую Деву тоже не увижу». Она закрыла глаза и, словно ожидая удара, наклонила голову.
Этьен стиснул ей локоть и грубо выволок на улицу.
— Ступай, — велел он, подталкивая ее в сторону дома. Анна встала рядом. Изабель механически вытянула руку.
— Мари, — окликнула она.
Дочь тут же подбежала к ней и взяла за руку.
— Нет. Мари пойдет с нами в церковь. Иди сюда, Мари.
Мари посмотрела на мать, потом на отца. Выпустив руку Изабель, она отошла на несколько шагов в сторону и остановилась посредине.
— Сюда. — Этьен указал на место рядом с собой. Мари посмотрела на него широко раскрытыми голубыми глазами.
— Папа, — громко сказала она, — если ты ударишь меня, как маму, у меня кровь пойдет!
От гнева Этьен словно выше сделался. Он шагнул к ней, но, уловив предостерегающий жест матери, остановился, покачал головой и огляделся: люди застыли в молчании.
Метнув на Мари яростный взгляд, он повернулся широко зашагал к дому Гаспара.
Анна направилась к тропинке, ведущей к дому. Изабель не пошевелилась.
— Пошли, Мари.
Мари оставалась на том же месте, пока не подоше Якоб.
— Пошли на реку, — сказал он, беря ее за руку. Мари послушно последовала за братом. Никто не оглянулся.
Якоб играл с Мари, пока холод не погнал их домой, где они продолжали неутомимо придумывать все новые игры с камешками. Якоб учил сестру считать и раскладывать их по цвету, размерам, породе. Потом они начали обрисовывать при помощи камней контуры. Они бросили на пол косу, обложили ее по всей длине камешками, убрали — остался контур косы. То же самое они проделали с граблями, лопатами, горшками, скамейкой, комбинезонами, бриджами, собственными руками.
— Давай я твой контур сделаю, — предложил как-то Якоб.
Мари засмеялась и захлопала в ладоши. Она легла на спину, Якоб натянул на ней платье, чтобы камешки как можно точнее передали форму тела. Столь же тщательно подобрал он и камни: на голову и шею пошел севенский гранит, на торс — белая галька, на ноги, ступни и руки — темно-зеленая. Якоб действовал неторопливо и сосредоточенно, следуя за малейшими стежками платья, отмечая даже небольшую прорезь на поясе, сходящие конусом к ладоням рукава. Когда все было закончено, он помог Мари подняться, не нарушив при этом рисунка. Все залюбовались выложенным контуром, точно воспроизводящим на грязном полу фигуру девочки, ее руки, ноги. Изабель заметила, что Якоб и Этьен внимательно вглядываются в него. Губы Этьена слегка шевелились: