– Когда я работаю в пабе и кто-нибудь предлагает мне выпить, я просто забираю наличные. А дома боюсь, что с детьми приключится беда и надо будет иметь трезвую голову. – Джесс смотрела в окно. – Пожалуй, я развлекаюсь впервые за… пять месяцев.
– С мужчиной, который захлопнул дверь у вас под носом, и двумя бутылками дрянного вина на автомобильной парковке.
– Сойдет.
Она не стала объяснять, почему так сильно беспокоится о детях. Эд вспомнил лицо Никки и решил не спрашивать.
6. У нее есть шрам под подбородком, оттого что она упала с велосипеда и камешек застрял под кожей на целых две недели. Джесс пыталась показать Эду шрам, но в машине было слишком темно. Еще у нее есть татуировка чуть пониже спины.
– Как у гулящей девки, сказал Марти. И два дня со мной не разговаривал. – Джесс помолчала. – Наверное, поэтому я ее и сделала.
7. Ее второе имя – Рей. Приходится каждый раз произносить его по буквам.
8. Она не против заниматься уборкой, но всем сердцем ненавидит людей, которые обращаются с ней, будто она «всего лишь» уборщица. (В этом месте Эду хватило такта немного покраснеть.)
9. Она два года ни с кем не встречалась после расставания с бывшим.
– Вы не занимались сексом два с половиной года?
– Я сказала, что Марти ушел два года назад.
– Примерно так и выходит.
Джесс села прямо и покосилась на него:
– Три с половиной. Считать так считать. За исключением одного… гм… приключения в прошлом году. И нечего смотреть на меня с таким ужасом.
– Я не смотрю на вас с ужасом. – Он постарался привести лицо в порядок и пожал плечами. – Три с половиной года. В смысле, это всего лишь четверть вашей взрослой жизни. Пустяки.
– Да. Спасибо большое.
Он не вполне понял, что случилось, но атмосфера изменилась. Джесс пробормотала что-то неразборчивое, в очередной раз стянула волосы в хвостик и сказала, что, пожалуй, пора хоть немного поспать.
Эд опасался, что так и не уснет. Лежать в темной машине рядом с привлекательной женщиной, с которой они только что выпили две бутылки вина, оказалось непросто. И неважно, что она завернулась в одеяло с Губкой Бобом Квадратные Штаны. Эд глядел на звезды через люк в крыше, прислушивался к громыханию грузовиков, кативших в Лондон, к сонному поскуливанию собаки на заднем сиденье и думал, что его реальная жизнь – жизнь, в которой существует его компания, его офис и нескончаемое похмелье от Дины Льюис, – осталась в миллионе миль отсюда.
– Еще не спите?
Он повернул голову, гадая, наблюдает ли Джесс за ним.
– Нет.
– Ладно, – пробормотала она. – Поиграем в правдивые ответы?
Эд поднял глаза к потолку:
– Начинайте.
– Вы первый.
Ему ничего не приходило на ум.
– Неужели вы ничего не можете придумать?
– Хорошо. Почему на вас шлепанцы?
– Это и есть ваш вопрос?
– На улице холодно. Старожилы не припомнят такой морозной и сырой весны. А на вас шлепанцы.
– Вам не все равно?
– Я просто не понимаю. Вы явно мерзнете.
Джесс вытянула ногу:
– На дворе весна.
– И что?
– И то. Сейчас весна. Значит, погода исправится.
– Вы носите шлепанцы в знак того, что верите в лучшее?
– Можно сказать и так.
Эд не представлял, как на это ответить.
– Ладно, теперь моя очередь. – (Он ждал.) – Вам приходило в голову уехать и бросить нас сегодня утром?
– Нет.
– Вранье.
– Ладно. Быть может, на минуту. Ваша соседка собиралась разбить мне голову бейсбольной битой, а ваш пес ужасно воняет.
– Пфф. Это все отговорки.
Он услышал, как Джесс ерзает на сиденье. Она спрятала ноги под одеялом. Ее волосы пахли шампунем. Эду вспомнились батончики «Баунти».
– И почему вы не уехали?
Он с минуту размышлял, прежде чем ответить. Возможно, потому, что не видел ее лица. Возможно, потому, что где-то между третьим и четвертым стаканчиком решил, что она вполне ничего. Возможно, выпивка и поздний час ослабили его оборону, поскольку в обычном состоянии он бы так не ответил.
– Потому что недавно я сделал большую глупость. И возможно, в глубине души мне хотелось сделать что-нибудь хорошее.
Эд ожидал, что Джесс что-нибудь скажет. Даже отчасти надеялся. Но она промолчала.
Он еще несколько минут смотрел на фонари, прислушивался к дыханию Джессики Рей Томас и думал о том, как славно спать рядом с другим человеком. Большинство дней он чувствовал себя невыносимо одиноким. Он подумал о крошечных ступнях с идеально отполированными ноготками. А затем явственно увидел поднятую бровь сестры и понял, что, наверное, слишком много выпил. Не будь идиотом, Николс, сказал он себе и повернулся к Джесс спиной.
Эд Николс думал о своей бывшей жене и о Дине Льюис, пока нежные, меланхоличные мысли не сменила неукротимая злость. А затем внезапно стало холодно и серо, у него отнялась левая рука, и он только через пару минут понял, что это не просто стук – это охранник стучит в водительское окно, чтобы сказать, что на парковке нельзя спать.
На шведском столе за завтраком было четыре вида плюшек, три вида фруктового сока и целая полка порционных пакетиков хлопьев, которые мама считает невыгодными и никогда не покупает. Мама постучала в окно в четверть девятого, велела надеть куртки на завтрак и запихать в карманы как можно больше еды. Ее волосы были примяты, на лице – ни капли косметики. Танзи заподозрила, что спать в машине оказалось не так уж замечательно.
– Никакого масла или джема. И только то, что можно есть руками. Рулетики, маффины и так далее. Да смотрите не попадитесь. – Мама обернулась на мистера Николса. Он, похоже, спорил с охранником. – И яблоки. Яблоки – это здоровая еда. И еще, может быть, пару ломтиков ветчины для Нормана.
– Куда я положу ветчину?
– Или сосиски. Заверни в салфетку.
– Разве это не воровство?
– Нет.
– Но…
– Ты всего лишь возьмешь чуть больше, чем сможешь съесть сразу. Ты просто… Представь, что у тебя гормональное заболевание и поэтому ты ужасно, ужасно голодная.
– Но у меня нет гормонального заболевания.
– Но могло бы быть. В этом весь смысл. Ты голодный, больной человек, Танзи. Ты заплатила за завтрак, но тебе надо много есть. Больше, чем в обычной жизни.
Танзи скрестила руки на груди:
– Ты говорила, что воровать нехорошо.