Открытки, по словам Анны, были от родственников и школьных друзей. В той же коробке лежала коричневая школьная тетрадка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась книгой учета полученных открыток. Смех да и только – особенно если вспомнить, что вел ее восьми-девятилетний мальчуган. От кого, откуда, дата – и даже место, где он находился, когда получил открытку.
– Анна, почему он сменил имя с Мартина Франка на Маршалла Франса?
– А вы не обратили внимание, кому были некоторые старые открытки адресованы? “Мартину Франку для Маршалла Франса”? Когда ему было лет восемь, он придумал героя по имени Маршалл Франс – смесь д'Артаньяна, кавалера Жеста и Вирджинца [57] . Он рассказывал мне, что несколько лет отказывался откликаться на любое другое имя. – Она усмехнулась. – Натуральная мания, право слово.
– Да, конечно, очень интересно... Но почему он принял это имя, уже в Америке?
– Сказать по правде, Томас, я и сама точно не знаю. Впрочем, не забывайте, что он был евреем и бежал от нацистов. Возможно, он полагал, что если те когда-нибудь нападут и на Соединенные Штаты, то с нееврейским именем вроде Маршалла Франса у него будет больше шансов спастись. – Анна склонилась завязать шнурок, и я еле расслышал, как она проговорила: – Ну да в любом случае для вас это идеально, правда? Он стал одним из своих персонажей, так? Очень символично, доктор. – Она постучала пальцем по виску и попрощалась, сказав, что увидимся позже.
По меньшей мере на неделю мы с Саксони погрузились в материал с головой. Затем долго обсуждали, кое по каким пунктам поспорили, но в итоге сошлись на том, что мальчуганом Франс был необычным.
Мы всё думали, как бы лучше взяться за тестовую главу. В колледже у меня был курс по литературному творчеству, и в первый же день преподаватель начал с того, что продемонстрировал нам детскую куколку. Если попросить описать ее, сказал он, то большинство людей сделает это лишь с самой очевидной точки зрения. И, подняв куколку на уровень глаз, он провел к ней невидимую горизонтальную линию. Но настоящий писатель, продолжил он, знает, что куклу можно описать с бесчисленного множества разных, более интересных точек зрения – сверху, снизу,– и вот здесь-то и начинается творчество. Я рассказал эту историю Сакс, добавив, что сейчас я тоже ищу какой-нибудь необычный ракурс. Она согласилась, но в конце концов мы крупно поспорили насчет этого самого ракурса. Если бы книгу писала она, говорила Саксони, то начала бы с описания чудаковатого мальчугана – как он сидит в своей комнатке в городке в австрийских Альпах и аккуратно фиксирует в тетрадке пришедшие открытки. Потом он бы у нее вышел набрать цветов для своего гербария, нарисовать корову и т. д. Так бы она косвенным образом дала понять, что с первого дня своей жизни мальчик отличался художественными наклонностями, редкой чувствительностью и яркой индивидуальностью.
Идея сама по себе неплохая, сказал я, но раз Анна отвергла мою – насчет того, чтобы Маршалл спускался по лестнице начинать “Страну смеха”,– то боюсь, что и вариант Саксони она отклонит как заумный. Сакс поворчала, но потом согласилась, что для Анны ее подход будет слишком уж творческим.
Я потратил без толку еще несколько дней – усталый, запутавшийся и подавленный. Саксони не мешалась под ногами, а пропадала в огороде с миссис Флетчер. Старушка нравилась ей куда больше, чем мне. Где она видела старую добрую миссурийскую прямоту, я видел пустую болтовню и консерватизм. Мы не обсуждали нашу хозяйку между собой, так как это могло привести к ссоре. Но надо сказать, Пустомеля Флетчер подсказала мне первую строчку книги.
Как-то утром я сдался и сидел на верхней ступеньке веранды, глядя, как дамочки возятся на помидорных грядках. День был облачный и душный, и я надеялся на чудовищную грозу, которая отмыла бы мир добела.
Старина Нагель неторопливо поднялся по лестнице и уселся рядом со мной, высунув язык и хрипло пыхтя – “ха-а, ха-а, ха-а”, иначе не передашь. Мы наблюдали за сборщицами помидоров, и я положил руку на его каменную башку. У бультерьеров не голова, а камень; они только притворяются, что состоят из костей и кожи.
– Том, а вы любите помидоры?
– Простите?
– Я спрашиваю, вы любите помидоры? – Миссис Флетчер медленно разогнулась и, прикрыв рукой глаза, посмотрела на нас с Нагелем.
– Помидоры? Да, очень.
– А знаете, Маршалл их терпеть не мог. Говорил, что в детстве отец все время заставлял его есть помидоры и с тех пор он к ним не притрагивается. Не ел даже кетчупа и томатного соуса – ничего! – Она бросила несколько мясистых красных помидоров в большую корзину, которую волочила за ней Саксони.
И вдруг меня осенило, с чего начать книгу, как писать первую главу.
Через час Саксони вошла в спальню, положила руки мне на плечи и, перегнувшись, спросила, что я делаю. Хотя в этом не было никакой необходимости, я театральным жестом вырвал из блокнота первую написанную страницу и, не прекращая строчить, протянул ей.
– “Он не любил помидоры”. И с этого будет начинаться твоя книга?
– Читай дальше,– произнес я, не отрываясь от блокнота.
– “Он не любил помидоры. Он коллекционировал открытки с железнодорожными вокзалами. Имена для свои персонажей он находил на маленьком миссурийском кладбище. Он начинал свои книги на школьной доске в душном подвале. Он хранил все, накопленное в детстве, и, переехав из Европы в Америку, принял имя героя, которого выдумал еще маленьким мальчиком. Свободное время он проводил в бакалейной лавке, подменяя кассира...”
Саксони остановилась, и после недолгой паузы, глубокой, как каньон, я бросил притворяться, что пишу:
– Поняла мой замысел? Забить все это в пушку и выпалить в читателя прямой наводкой. Пусть ловят из этого первого выстрела что хотят, а в следующих главах я разберу все то же самое медленно и тщательно. Я объясню Анне, что задумал, но пусть первая глава хватает читателя за шкирку и погружает в жизнь Франса с головой. Этого-то мы, Сакс, все время и избегали. Конечно, говорили мы, парнишкой он был чудаковатым – а когда вырос, остепенился, что ли? Черта с два! Большой оригинал в самом что ни на есть чистом виде. Возьми этот его дом, его ненаглядный городок, да хоть сами книги! Мы упорно обходили этот факт стороной, потому что не желали сами себе признаться, что наш герой странная птица. Зато какая!
– Думаешь, Анне понравится, если ты назовешь ее папочку странной птицей? Да будь ее воля, она бы на Олимп его вознесла.