– Понимаю, понимаю... Но если я все сделаю правильно, то, надеюсь, она поймет, чего я хотел добиться.
– Ты готов настолько рискнуть?
– Послушай, Сакс, ты же сама сказала, что это должна быть моя книга, а не чья-то еще!
– Да, сказала.
– Ну так вот, я хочу сделать свою книгу именно так, а не иначе. Теперь я это понял и буду писать так.
– Пока не увидела Анна.
– Брось, Сакс. Как все-таки насчет моральной поддержки, хотя бы иногда?
Желанная гроза пришла и решила задержаться. Всю следующую неделю моросил дождь. Саксони выбралась в библиотеку и приволокла охапку знаменитых детских книжек. Она сказала, что библиотекарша велела мне передать: “Я же вам говорила”.
Мы решили прочесть и перечитать как можно больше классики – вдруг попадется что-нибудь полезное для сопоставления или противопоставления с произведениями Короля, как я его звал.
“Хоббит”, “Лев, колдунья и платяной шкаф” [58] , “Алиса в Зазеркалье”... Половину времени мы проводили за чтением в сырых качалках миссис Флетчер. На веранде было очень уютно под перестук капель, и все вокруг сверкало голубым или зеленым.
Хозяйка наша, видимо, понимала, насколько мы погружены в процесс, так как ее почти не было видно. Анны, кстати, тоже – она не появлялась с тех самых пор, как привезла нам все материалы по Франсу. Она велела звонить ей, если будет надо что-нибудь еще, но я так ни разу и не позвонил.
Дни наши были заполнены до отказа – чтение, писанина, дождь, постельные экзерсисы (Саксони заявила, что плохая погода действует на нее возбуждающе, так что наша половая жизнь все улучшалась и улучшалась) – и пролетали, как экспресс. Я и сам не заметил, как окончил “Дом на Пуховой опушке”, “Чарли и шоколадную фабрику”, “Короля Золотой реки” [59] и черновик моей первой главы. Это заняло чуть больше двух недель. Мы отметили такое событие цыпленком “шейк-энд-бейк”* [Пакеты с готовой приправой для быстрого приготовления пищи. – Прим. переводчика.] под бутылку розового вина и отцовский “Поезд через Германию” по телевизору (один из его сравнительно приличных фильмов).
На следующий день я проснулся в таком прекрасном настроении, что выскочил стремглав из кровати и двадцать раз отжался от пола. Впервые за долгое время я чувствовал уверенность, что иду в правильном направлении. Это было чертовски здорово.
После зарядки я скользнул за письменный стол и включил маленькую лампу на шарнирном кронштейне, купленную в галенской скобяной лавке. На столе лежала первая глава. Моя первая глава! Я знал, что переписывать ее придется еще раз десять, но это было не важно. Ведь я делал именно то, что хотел, и с тем, с кем хотел, и, может быть,– всякое же бывает, верно? – Анне Франс понравится, и тогда... Об этом думать пока не хотелось. Сначала доделаю, а там будет видно.
Из-за двери послышалось сопение. Она со скрипом отворилась, и вошел Нагель, вскочил прямым ходом на кровать и улегся. Последнее время он обычно присоединялся к нам под утро, на последние блаженные мгновения, прежде чем окончательно встать. Миссис Флетчер оборудовала для него в прихожей очень милый старый диванчик, но с тех пор, как появились мы, он все больше и больше времени проводил у нас, днем и ночью. Однажды он запрыгнул на кровать в самый, можно сказать, пикантный момент и провел своим холодным носом вдоль моей голой ноги. Я ударился головой о спинку и то ли от ярости, то ли от смеха утратил эрекцию.
Взглянув через плечо, я увидел, что он снова взгромоздился Саксони на грудь. Она улыбалась и пыталась спихнуть его, но не тут-то было. Двигаться он не имел ни малейшего желания. Он смежил веки. Не стучать, закрыто на обед. Я встал из-за стола и подошел к кровати.
– Красавица и Чудовище, да? – Я потрепал его по голове: – Привет, Красотка.
– Очень смешно. Да не стой же просто так! Он меня раздавит.
– А вдруг он сексуальный маньяк и на самом деле пришел к тебе со своими отвратительными собачьими ласками?
– Томас, может быть, ты все-таки его уберешь с меня? Спасибо.
После того как борцовским приемом я перетащил его на свою сторону постели (башку он, конечно, примостил на моей подушке, никак иначе), Саксони сцепила руки за головой и взглянула на меня:
– Знаешь, о чем я сейчас думала?
– Нет, Петуния, и о чем же ты думала?
– Что, когда ты закончишь эту книгу, тебе надо взяться за биографию отца.
– Моего отца? Это еще зачем?
– Да вот, возникла такая мысль... – Она перевела взгляд на потолок.
– Это не причина.
Она снова посмотрела мне прямо в глаза:
– Ты действительно хочешь, чтобы я сказала?
– Конечно, хочу. Раньше ты об этом и не заикалась.
– Просто я недавно думала, какую важную роль он играет в твоей жизни, даже если ты сам об этом и не догадываешься. Ты хоть замечал, как часто говоришь о нем? – Она подняла руку, упреждая мою реплику. – Знаю, знаю – он сводил тебя с ума и почти все время вообще пропадал невесть где. Допустим. Но он в тебе, Томас. До такой степени, как я еще никогда не видела, у отцов и детей. Нравится тебе это или нет, но он застолбил огромный участок твоего существа, до самых печенок, и, думаю, для тебя было бы очень важно как-нибудь просто взять и написать про него, желательно поскорее. Не важно, будет это в итоге настоящая биография или просто твои воспоминания...
Я уселся на краю кровати спиной к Саксони:
– Но что хорошего это даст?
– Как тебе сказать... я вот со своей матерью много чего не понимала. Я тебе уже рассказывала о ней.
– Да, ты говорила, что она кого угодно могла заставить ощущать вину за что угодно.
– Верно. Но однажды отец рассказал мне, что ее мать покончила с собой. Знаешь, как много после этого прояснилось, обрело вдруг смысл? Не то чтобы я полюбила ее гораздо больше – но неожиданно увидела совсем другого человека.