— Вам так нужен паспорт? Вы собираетесь путешествовать в ближайшие дни?
— Нет, до конца следующей недели никуда не собирался.
— Что ж, надеюсь, к тому времени все прояснится.
Он полез в карман своей куртки и достал толстый блокнот. Открыв его, написал расписку об изъятии паспорта, сообщив, что мой документ будет находиться в Polizeiwache [62] Кройцберга. И если звонить мне, то по какому номеру?
Я объяснил, что в квартире нет телефона, но сообщения можно оставлять в кафе «Стамбул».
— Ах да, художникам не нужны телефоны, — сухо произнес офицер. — Мы знаем, где вас найти, если вы нам понадобитесь, герр Несбитт.
— Вы можете мне сказать, в какой госпиталь отвезли герра Фитцсимонс-Росса?
— Только после того, как мы допросим его. Всего доброго, сэр.
И он ушел, сопровождаемый своими коллегами.
Как только за ними закрылась дверь, я едва не рухнул от усталости и напряжения. Голова шла кругом, и немудрено, если вспомнить, сколько всего я пережил с той минуты, как нашел на полу умирающего Фитцсимонс-Росса. И вдруг в хаосе моих мыслей промелькнула одна: где эссе, которое я написал для «Радио „Свобода“», и какого черта я не удосужился сделать фотокопию в магазине на углу? (Кстати, храни, Господь, его хозяина, который подтвердил мое алиби.) Мои страхи по поводу эссе имели под собой основание: ведь, если его порвали или конфисковали во время обыска, мне понадобится еще день, чтобы написать все заново. Или, того хуже, полиция могла сообщить на радиостанцию, что их будущий автор находится под подозрением в связи с жестоким нападением на соседа — гомосексуалиста и наркомана. Как только просочатся слухи, вряд ли я услышу от Петры нечто большее, чем «нет, спасибо», когда наконец осмелюсь пригласить ее на свидание.
Так что после ухода копов я поспешил наверх и сразу бросился к полке, где стояла пишущая машинка. Ее переставили на стол, чехол был снят, некоторые клавиши утоплены — видимо, копы проверяли, не утаил ли я в корпусе пакетик с какой-нибудь психотропной смесью. Я точно помнил, куда положил эссе, и при виде пустой полки у меня на миг замерло сердце, но, бросив взгляд на пол, я убедился, что все мои восемь страниц уцелели, пусть и были разбросаны по всей комнате. Я собрал их, сложил по порядку и оставил на столе. Потом проверил, на месте ли многочисленные блокноты с записями. И снова я нашел их на полу, причем некоторые были раскрыты и, очевидно, пролистаны. Но то были обычные полицейские, и их, по-видимому, совсем не интересовали мои впечатления о берлинской жизни. Они искали наркотики.
Следующие два часа я снова посвятил уборке, медленно приводя свое жилище в порядок. Все шкафы были выпотрошены, повсюду валялись мои вещи и пустые вешалки. Искали даже среди кухонной утвари и моющих средств под раковиной. Заглядывали в кофеварку и чайник. Хорошо еще, что не уподобились грекам с их традицией бить посуду, а расставили ее аккуратными стопками на полу. И все равно ушло время, чтобы восстановить прежний порядок, собрать аптечку в ванной, тем более что копы выдавили весь тюбик зубной пасты и даже, вскрыв обычный пузырек с тальком, высыпали его содержимое на пол, опустошили целую банку крема для бритья, вылили шампунь и все, что могло стать тайником для контрабанды.
И это после того, как я с таким трудом отдраил ванную…
Как бы то ни было, вроде ничего не пропало и существенного урона я не понес (даже батарейки от кассетного магнитофона лежали рядом с аппаратурой). И уж тем более меня самого не постигла участь бедного Аластера.
Спустившись в мастерскую, я увидел забрызганные кровью и краской стены; стол и стулья, покрытые коркой запекшейся крови и синтетического пигмента. Я прошел в спальню. Судя по окровавленным простыням, нападение произошло здесь, а копы усугубили хаос, перерыв все вещи и одежду. Я стал оценивать масштаб предстоящей уборки, прикидывая, с чего начать, но в этот момент щелкнул замок входной двери, заставив меня вздрогнуть. Я поспешил в прихожую, прихватив на всякий случай стул для самообороны, и столкнулся лицом к лицу с Мехметом. Он изумленно оглядывал мастерскую, и, когда увидел меня (со стулом в руке), в его глазах промелькнула тревога.
— Извини, извини, — сказал я, опуская стул. — Случилось ужасное.
— Где Аластер?
— В госпитале. Прошлой ночью произошло разбойное нападение. Его несколько раз ударили ножом. Я был наверху и, когда все это случилось, спал мертвецким сном, потому что был очень пьян.
— Он жив?
— Едва. Когда я нашел его… нет, короче, если бы я не нашел его, он бы умер через полчаса. Во всяком случае, так сказали врачи.
— А тот, кто это сделал? Его поймали?
— Нет. Но я догадываюсь, что он залез в открытое окно, пока Аластер спал. Завязалась борьба. И…
Мехмет очень медленно покачал головой. Отвернувшись от меня, он произнес тихо, почти шепотом:
— Не надо меня обманывать. Я знаю, что это был не вор. Я знаю, как живет Аластер.
Я посмотрел на Мехмета, и мне стало откровенно жалко беднягу. У него был взгляд жены, страдающей от бесконечных измен мужа, но смирившейся со своей участью. Но разве имел я право судить о природе взаимоотношений этих двух парней, о том, что связывало их помимо свиданий три раза в неделю? Одно мне было ясно: Мехмет глубоко страдал, и не только от зрелища столь варварского насилия, но и от того, что я не мог подробнее рассказать о состоянии его возлюбленного.
— Почему они не сказали тебе название госпиталя? — возмутился он.
— Медики срочно увезли его, а копы все это время допрашивали меня.
— И как ты узнаешь, где его искать?
— Начну обзванивать все госпитали. Как только найду, мы с тобой вместе сможем поехать и повидать его.
— Нет, для меня это исключено, — сказал он.
— Понимаю, — ответил я.
— Нет, ты не понимаешь. Никто не понимает. Если наша связь выйдет наружу, моей жизни конец. Считай, что я покойник.
Мы замолчали. Мехмет полез в карман куртки и достал пачку сигарет. Выудив одну для себя, он протянул мне пачку. Я взял сигарету, отыскал в кармане зажигалку «Зиппо», прикурил сам и поднес огонь к сигарете Мехмета.
— Одно мы можем сделать для Аластера… — сказал я. — Перекрасить стены мастерской и как-то стереть кровь с пола и мебели.
Эта идея тотчас захватила Мехмета.
— Знаешь, это же моя вторая работа. Я веду семейный бизнес в прачечной, но в свободное время занимаюсь ремонтом квартир. Конечно, я не смогу привести сюда свою бригаду…
— Я умею обращаться с малярной кистью, — сказал я.
— Завтра сможешь встать пораньше?
— После вчерашней ночи, думаю, сегодня завалюсь спать часов в девять.
— Договорились, тогда завтра в восемь утра я приду и принесу все, что нам понадобится.