* * *
Спустя час я знала так много, что хватило бы на толстый том.
Катя слушала, открыв рот. Он говорил долго, потому что слишком долго держал это в себе.
Теперь мои последние сомнения отпали.
Я ненавидела своего преследователя.
Он был отвратителен, как только может быть отвратителен мокрый и склизкий червяк.
Человек, воплотивший ненависть в смысл жизни. Обладающий властью, деньгами — и отвратительной болезнью.
Ненависть почти изгнала страх. Я перестала бояться его. Теперь благодаря Робину я знала все его повадки.
Теперь я знала, где будет сидеть мой фазан, воображая себя охотником.
Я поднялась. Робин посмотрел на меня вопросительно.
— Куда ты?
Я улыбнулась:
— Ты знаешь…
Он кивнул:
— Я буду идти за тобой.
— Только осторожнее. В самый неожиданный момент он может обернуться.
— Постараюсь, — усмехнулся он.
Катька не могла понять наших речей. Она же не была, как мы, охотником. Я повернулась к ней и сказала:
— У меня к тебе просьба… Если вдруг ты почувствуешь опасность, позвони по этому номеру и спроси Андрея Николаевича Мельникова. Запомнишь?
Она кивнула. Я протянула ей листок с телефоном. Катерина спрятала его в карман куртки.
* * *
Алексанов подъехал к дому. Ворота, конечно, оказались закрыты. Он нетерпеливо прогудел. В проеме дверей двухэтажного особняка появилась жена. Она прошла к воротам, долго искала нужную кнопку, наконец нашла и нажала.
Ворота открылись со скрипом. Алексанов въехал во двор.
— Ты одна? — спросил он у жены.
Та кивнула.
— А Лешка?
Она пожала плечами.
Виктор Степанович все понял. Она его выпустила. Мерзавка. Только этого ему не хватало.
Он прошел к сыну.
Комната Алексея была пуста. На полу валялся мелко изрезанный портрет Эмми Стюарт.
Виктор Степанович присел на корточки и посмотрел на разбросанные клочки.
Увиденное сходство заставило его резко вскочить.
Он выбежал в гостиную, где насмерть перепуганная супруга делала вид, что поглощена вытиранием пыли.
— Давно? — выкрикнул Алексанов.
— Что? — захлопала она на него глазами.
— Он давно ушел?
Она пожала плечами:
— С полчаса будет.
Виктор Степанович выскочил к машине. Плохо соображая, он сел на удобное сиденье «Фольксвагена», обратив внимание, что его «мерс», конечно, отсутствует.
Он поднял трубку радиотелефона и набрал номер Брызгалова.
Слава богу, тот оказался на месте.
— Боря, помоги, — простонал Алексанов.
— Опять? — ответил голос в трубке.
— Да, да… — Алексанов ослабил галстук. Дышать было трудно.
Разговаривать было некогда. Лешка собирался увеличить число неприятностей, свалившихся на голову.
Он почти с ненавистью подумал о жене. «Сука!» — выругался он. Если бы не она, сынок нипочем не выбрался бы из комнаты еще год-другой.
Это она его выпускала.
Он повернул ключ. Машина взревела и рванула с места.
* * *
— Тань!
Я обернулась. Боже мой, да это же Вероника… А я-то думала, что она в Питере.
Вероника рванулась ко мне, а я к ней.
— Господи, как же давно мы не виделись! — вырвалось у меня. — Я тебя искала…
— Знаю, мне сказали. Я пыталась до тебя дозвониться, но тебя никогда не бывает дома. Так зачем я тебе была нужна? Только не ври, что ты тут умирала от тоски… — рассмеялась моя детская подружка.
Она почти не изменилась. Такая же красотка.
— Рассказывай, как ты, — потребовала я. — Наверное, устраиваешь уже в Питере персональные выставки?
— Ну, да, — рассмеялась она, — а то ты не знаешь, как они легко устраиваются. Конечно, нет. Даже не светит пока…
Вероника когда-то сбежала из Тарасова, убедив меня, что здесь ее ждет только преподавание в художественной школе.
Теперь можно было приступать к делу.
Я посмотрела на нее и спросила:
— Слушай, Вероничка, а ты помнишь Ксению Разумову?
Моя подружка помрачнела:
— Конечно. Жуткая история… Тогда мы все подозревали Алексей Викторыча.
Я вздрогнула.
— Кого?
— Алексанова, — недоуменно посмотрела она на меня, — отвратительный тип. Маленький, белесый и перекошенный. Правда, он отпустил бороду, но это ему интеллигентности не прибавило…
— Рассказывай, — потребовала я, протянув ей сигарету.
Она вздохнула:
— Танька, ты не меняешься. Нет чтобы поговорить о личной жизни, о любовниках, ты вечно вся в делах…
— О любовниках — потом, — пообещала я, — сначала давай про этого Алексея Викторовича.
— Из него любовник неудачный получится, — меланхолично заметила Вероника. — Во-первых, он страшен, как перегнившая картошка. Во-вторых, он периодически лечится в психушке. А в-третьих, он извращенец…
— Да не собираюсь я брать его в любовники!
— Ну, ладно, — успокоилась Вероника, — он преподавал композицию. И у него было хобби — он очень любил копировать понравившиеся шедевры… Как будто этим мог доказать себе, что не лишен таланта. Обычный случай мании величия…
— А как у него было с талантом? — поинтересовалась я.
— Копии получались хорошо, — пожала плечами Вероника, — но создать что-то свое было ему не по силам. Странный тип. Хороший мастер, с точностью до мелочей способный повторить картину… Но у копии не было жизни. Понимаешь? Он, создавая аналог, вытягивал из него наполнение, творя жалкую пародию. И поэтому смотреть на эти его копии было страшновато. Создавалось такое гадкое ощущение, что Алексанов их убивает…
— Убивает… — повторила я задумчиво. А не было в нем ничего загадочного, оказывается! Обычная серость. Серость, стремящаяся уничтожить гениальность.
* * *
Я слушала историю с интересом. Просто пособие для юных психиатров!
Оказывается, Алексея Викторовича Алексанова периодически пытались заманить в свои объятия врачи местной больницы. Именно той, где Иона Тимофеевич показывал мне медицинскую карту, заботливо прикрыв ладонью имя несчастного пациента.
Похоже, именно имя Алексея Викторовича Алексанова там и сияло. Во всяком случае, Вероника рассказывала мне историю, удивительно схожую с той, которую я умудрилась прочесть между скупых строчек анамнеза.