Он «бережно» держал ее под руку, когда они выходили из подъезда. А на крыльце, верхняя ступенька которого находилась приблизительно в полутора метрах от земли, оставил ее. Сам поднялся на бетонную загородку крыльца, чтобы быть еще выше.
Таким образом, он и его спутница оказались как бы на импровизированной трибуне.
Тяжело дышащая подруга чудика едва держалась на ногах. Ей было тяжело стоять. Все это видели и сочувствовали бедняге. Ее астматическое дыхание со свистом вырывалось из беззубого рта, который был страдальчески перекошен. Слезы катились градом. Она молча вытирала их платочком.
Друг же ее, напротив, был довольно легок в движениях. Глаза его странно блестели. Он гордо вскинул голову, едва не уронив при этом занюханную кроличью шапку, положил театральным жестом правую руку на грудь и заговорил визгливым голосом:
— Дорогие мои товарищи! Милые граждане и гражданочки! Все вы хорошо знаете меня и мою жену Вериванну. — При этом он указал перстом на супружницу.
В толпе зашушукали, высказывая мнения типа:
— Такого дурака еще свет не видывал.
— Может, действительно, «Скорую» вызвать?
— Да Вера сама ж просила не делать этого, жалко ей его, видите ли.
А оратор продолжил свою пламенную речь:
— Спешу вам заявить, дорогие граждане и гражданочки, что моя жена Вериванна — сука, курва, б… Проститутка она, товарищи.
В толпе зароптали:
— Ну и что с ним, дураком, делать? Женщину сотрясали беззвучные рыдания. Мое терпение переполнилось. И я шагнула из толпы.
— Дедуль, давайте я вас домой провожу, в постельку уложу, а Вера Ивановна вам чай горячий приготовит.
— Ты кто такая? — завизжал сморчок. — Что ты про мою жизнь знаешь? Да знаешь ли ты, молодка, что эта стерва мне всю душу вымотала? Она ж через форточку кажный день на свидания бегала, пока я форточку гвоздями не забил. Да мне ж ее, лахудру, на ключ кажный раз закрывать приходится, чтоб не сбежала к своему хахалю.
И смех и грех: сто двадцать килограммов — и вдруг через форточку. Чудненько.
— Таня, с ним бесполезно разговаривать. Он просто уверен, что жена ему изменяет. Переубедить его невозможно. Это ж не один день длится. Всем уже это надоело. Только вот, как с ним поступить, никто не знает, и никто грех на душу брать не хочет.
— Вы все уже взяли грех на душу, если позволяете ему издеваться над старой, больной женщиной! — резко бросила я в толпу. И только потом обратила внимание, что меня назвали по имени. И голос знакомый. Я тут же поискала глазами обладательницу голоса.
В самом центре толпы стояла Елизавета Ивановна, а рядом с ней… О господи! Пути твои неисповедимы. Рядом с ней стояла та самая вчерашняя «бабочка», на которую я обратила внимание в пятой школе. Та самая, от которой прогибался пол сцены. Дородная блондинка. Она мирно созерцала все происходящее, поддерживая Елизавету Ивановну под локоть.
Я еще толком не знала, что мне дает сей факт, а интуиция уже заволновалась. Она раньше меня в ситуации разбирается.
Мне показалось, что эта девушка похожа на женщину с фотографии. Что бы это значило? Это могло значить, что я набрела на семейку вампиров, которым родственные чувства неведомы. Главное — деньги. Вот что это могло значить. Но это надо еще и доказать.
Ну, ладно. Поживем — увидим. Бабочка никуда не улетит. Она не знает о моей миссии ровным счетом ничего. Надо спасать несчастную Вериванну. Я взяла себя в руки и постаралась справиться со своими эмоциями.
Вести с этим господином душеспасительную беседу бесполезно. Он невменяем. Сдать его в психушку — самое простое. Только этого не желает его несчастная жалостливая жена. Просто надо встать с ним на одну грань. Понять чокнутого сможет только чокнутый. Вот такой я и прикинулась. А толпа сразу поняла мою игру и тут же приняла ее правила.
Я, уподобляясь деду, поднялась на крыльцо, извлекла из сумочки свои просроченные корочки, помахала ими, не открывая, и произнесла:
— Дорогие граждане и гражданочки, я — из ФСБ. К нам в отдел поступили сведения, что в вашем доме под видом очень ревнивого мужа скрывается немецкий шпион. (Мне больше хотелось сказать «американский шпион». Только для этого поколения немецкий страшнее американского.) У меня есть словесный портрет этого человека. Этот гражданин крайне похож на него. Я указала на деда, затаившего дыхание.
— Ведь это именно он постоянно устраивает сцены ревности жене. Мне придется его арестовать. Попрошу никого не расходиться. Вы будете свидетелями.
— Вот ты кто, оказывается, Михал Кузьмич, — улыбаясь, произнес сухонький дедок. — Я давно подозревал. Не зря ты сцены такие устраиваешь. А ты, оказывается, специально отвлекаешь внимание соседей, чтобы мы не догадались о твоей подрывной деятельности.
Офигевший окончательно Михал Кузьмич даже поперхнулся:
— Граждане дорогие, да што ж вы такое мелете? Это я-то немецкий шпион?
— Разговорчики, уважаемый, вы арестованы.
Я сделала шаг в его сторону.
Из толпы раздался голос тетеньки в шубе:
— Товарищ Таня, Михал Кузьмич в первый раз такое устроил. Никогда за ним такого не водилось, и он всем даст обещание, что и впредь водиться не будет. Шпион, видимо, живет в другом подъезде.
Я якобы решила пойти на уступки.
— Михал Кузьмич, если ваши соседи смогут за вас поручиться, то я пока не буду докладывать руководству, что именно вы подходите под описание этого человека. Но вы должны дать мне слово, что займетесь благородным делом и выясните, кто этот человек. Это вам партийное поручение. Родина будет вам благодарна. А ваша боевая подруга вам поможет. Верно, Вера Ивановна?
Та, улыбаясь сквозь слезы, кивнула.
— Вера! Я ж люблю тебя, дура ты этакая! Неужели ты до сих пор этого не поняла?
Та вновь кивнула, вытирая слезы платочком и тяжело опираясь на дверь подъезда.
— С тобой, дорогая ты моя, я уж точно не пропаду. Ты поможешь найти мне эту сволочь. Пойдем домой скорее, обсудим все. Как нам действовать.
Вдохновленный этой идеей дед взял жену под руку и увел в подъезд.
Толпа прыснула. А я посмотрела в ту сторону, где стояли Елизавета Ивановна с «бабочкой». Их, к сожалению, на сходке уже не было. Они испарились. Что ж. Двух зайцев одновременно убить невозможно. Даже если изогнуть стволы двустволки в разные стороны.
Я влилась в толпу и принялась выяснять, куда исчезла Елизавета Ивановна. Представители толпы почти все без исключения норовили пожать мою мужественную руку — Она в магазин только отошла, Танечка. Она мне сама шепнула, что ей надо за хлебом сходить.
— Таня, как вы его ловко. А вот мы и не додумались.