– Он не понимает, о чем мы говорим: полностью поглощен своим коктейлем.
– Не понимаю чего? – встрял Исайя.
Мэмфис покосился на Гэйба с выражением «Я же говорил!».
Поджав губы, Гэйб скрестил руки на груди.
– Малыш, у тебя еще где-то отросла пара ушей?
Мальчик засмеялся:
– Нет, но у меня есть особые способности.
– Исайя! – одернул его Мемфис.
– Да неужели? Вот уж не думал, – поддразнил Гэйб мальчика.
– Честно! Например, я могу сказать, что лежит у тебя в кармане, – сказал Исайя, крутясь на стуле.
– Исайя, у Гэйба нет времени на твои дурацкие игры. Сядь спокойно и ешь, – строго приказал ему Мемфис.
Исайя сердито сузил глаза. Мемфис хорошо знал этот взгляд: ничего хорошего он не предвещал.
– У тебя лежит пятерка, доллар и два четвертных. И бумажка с адресом леди по имени Цимбелин.
Гэйб вывернул карман и удивленно поднял брови:
– Откуда ты узнал?
– Сказал же! У меня есть способности. Я могу и предсказания делать.
– Ничего он не может. Исайя, прекрати пудрить Гэйбу мозги. – Мемфис выразительно посмотрел на брата.
– Я могу говорить все что захочу, – пробурчал мальчик.
– Он может говорить, что захочет, – поддержал Гэйб и ухмыльнулся. – Расскажи мне еще что-нибудь, малыш.
– Я могу предсказывать судьбы людей.
– Исайя. Замолчи сейчас же. Нам уже пора домой.
– Секунду, братишка. Парень сейчас будет предсказывать мне судьбу. Может быть, скажет что-нибудь про будущую запись. Исайя, скажи, я стану новой звездой «Оке Рекордз»?
– Мне нужно потрогать что-нибудь из твоих вещей.
– Мистер Регги! Мистер Регги! Сколько мы вам должны? – окликнул Мемфис.
– Подожди секунду, Мемфис, – откликнулся мистер Регги. В руках он держал две больших тарелки со снедью.
– Скажи мне, – шепнул Гэйб и протянул Исайе руку. Мальчик взял ее, закрыл глаза и сконцентрировался. Спустя несколько мгновений он выронил руку Гэйба, испуганно отпрянув. Его глаза расширились от ужаса.
– Что такое? Скажи мне, она очень страшная? – пошутил Гэйб.
– Я ничего не смог увидеть, – пролепетал Исайя, и Мемфис даже не стал его ругать. Мальчик посмотрел на старшего брата глазами, круглыми от страха. Чего бы он ни увидел, было очевидно – он изрядно напуган.
– Надевай куртку, снеговик.
Но Гэйб все не унимался:
– Что ты ломаешься? Что ты увидел про своего старого друга Гэбриэла?
– Под мостом… не ходи под мостом, – еле слышно пролепетал Исайя. – Он уже здесь.
– Каким еще мостом? И кто – он? И что случится, если я пойду?
– Ты умрешь.
– Исайя! – взревел Мемфис. – Он вовсе не это имел в виду, Гэйб. Он решил тебя разыграть. Быстро извинись, Исайя.
Исайя переводил взгляд вытаращенных глаз с одного парня на другого.
– Прости меня, Гэйб, – тихо сказал он.
– Ты меня разыграл, Исайя?
– Да, разыграл. – Исайя старался не смотреть ему в глаза.
Лицо Гэйба расслабилось, затем приобрело раздосадованное выражение.
– Ох уж эти братья! – Он покачал головой, затем хлопнул Мемфиса по спине. – Не забудь, о чем я тебя просил.
– Не забуду, – вяло ответил тот.
В самом углу кафе притаился слепой Билл Джонсон с чашкой супа, которую ему дал сердобольный мистер Регги. Суп был теплый и вкусный, и он потягивал его не спеша, грея руки о чашку, в то время как у прилавка разыгралась сцена с Кэмпбеллами. Прикончив суп, он, закряхтев, повесил гитару через плечо и пошел, постукивая тростью, по улицам Гарлема. В воздухе пахло надвигающимся дождем. Билл недолюбливал дождь: он напоминал ему о Луизиане. В то время он был сыном кроппера [53] с двумя видящими глазами, целыми днями собирал хлопок, и дожди шли такие, что за несколько минут можно было вымокнуть до нитки, так ничего и не собрав. Как-то раз владелец плантации, мистер Смит, ударил его ремнем за то, что он играл на гитаре, а не работал в поле. Спустя некоторое время посадки на ферме мистера Смита завяли сами собой, почернели, как уголья, а его раздувшееся, как куль с гнилым рисом, тело нашли в реке. Тогда по плантации пошел шепоток, что с Биллом Джонсоном лучше не связываться, что в нем живет Мабуя, что он стоит на перекрестках по ночам, проклинает имя папы Легбы и плюет на распятие, что он продал душу Дьяволу.
В тот день, когда на плантацию приехали люди в строгих черных костюмах, тоже шел дождь. Их внимание привлекли погибшие посевы: ходили слухи, что это дело рук Билла Джонсона. Что он способен убить старую умирающую собаку из милосердия или, пребывая в плохом расположении духа, коснуться бабочки, и та умрет. Незнакомцы, державшиеся крайне вежливо и холодно, сели в гостиной у мистера Тейта и принялись пить лимонад из запотевших стаканов. Молчание, улыбки одними губами, напряженное внимание. Билла привели к ним. В то время он был здоровяком двадцати лет, ростом под метр девяносто, с гладкой эбеновой кожей без единого клейма, которые с таким позором носили его предки. Положив ладони на колени, Билл сел на старый покосившийся стул. Мужчины принялись расспрашивать его. Не хочет ли он сослужить службу своему государству? Не хочет ли прокатиться с ними и поговорить?
Биллу хотелось уехать с плантации и вообще из Луизианы, где кишели люди в жутких белых колпаках, любившие зажигать по ночам кресты [54] . Он уехал с людьми в строгих костюмах в их странном автомобиле с окнами, закрытыми занавесками. Он делал все, о чем они просили. Когда он говорил о том, что платит за это здоровьем, что его спина сгорбилась, а волосы поседели, они улыбались теми же холодными улыбками и просили его «Еще всего лишь раз, Билл». Ему исполнилось тридцать, а выглядел он на пятьдесят.
А потом его подвело зрение. Оно сжалось до крошечных точек слабого света. И вскоре наступила тьма. Тогда они отпустили его на все четыре стороны, не оставив ничего, кроме гитары, шрамов на теле и просьбы никому не рассказывать. Он ослеп, его тело постарело и ослабло. И дар – или как это по-другому называлось – тоже оставил его. Сколько раз он взывал к небу с просьбой вернуть ему его силу? И три месяца назад оно, наконец смилостивилось, даровав ему слабый лучик надежды. Все, что ему было нужно, – искра, способная зажечь пламя.
Стремительно вывалившись из кафе мистера Регги, так что дверной колокольчик жалобно зазвенел, братья принялись громко спорить. У младшего совершенно определенно был дар, а старший пытался сохранить это в тайне. Это было правильно. Не следует рассказывать о подобном на каждом шагу – можно стать жертвой плохих людей. А ты и не будешь подозревать, что в опасности. Первые крупные капли дождя упали Биллу на черные очки. Он сердито нахмурился. Чертов дождь. Невольно потерев застарелый шрам на левой руке, он двинулся по улице, постукивая тростью.