Тамада тем временем продолжал вести программу, медленно подбираясь к конкурсу.
– Я ведущий-интеллектуал, – говорил он, – поэтому готовился к нашему следующему конкурсу по энциклопедии Бог’гауза и Еф’она.
– По какой энциклопедии? – спросил Петя у Ксюши, которая сидела с такой улыбкой, что были видны коренные зубы.
– Тихо, – цыкнула на него его милая, добрая, ласковая Ксюша, которая теперь официально стала его женой. Петя даже вздрогнул, только сейчас осознав всю значимость произошедшего, можно сказать, весь «ужас». И только сейчас понял, о чем его предупреждали баба Дуся, консьержка в его доме и парикмахерша из салона: туда-то шагнуть легко, а вот назад…
– Я понял – это Брокгауз и Ефрон! Лучше бы он в Википедии смотрел, Википедия – проще выговорить, да? – пошутил Петя, но Ксюша посмотрела на него строго и с неодобрением. – А других тамадов или тамадей не было? – все еще шутил Петя.
– Тебе не нравится? – Ксюша наконец прекратила демонстрировать коренные зубы. – Сам бы и выбирал! Он очень профессиональный ведущий!
– Хорошо, я верю… просто смешно… тамада и букву «эр» не выговаривает. Спасибо, что не заикается.
– Он заикается. То есть заикался! – Ксюша наклонилась к Пете и шептала ему на ухо, чтобы не обижать тамаду, который в данный момент рассказывал про свадебные приметы, о которых прочитал у «Бог’гауза и Еф’она». – Я с ним разговаривала, и он признался, что долго лечился от заикания. И только пару лет назад справился. Но не совсем. Когда устает или нервничает, начинает заикаться. Бедный. Поэтому его театральная карьера и не сложилась.
– Слава богу, – хохотнул Петя.
– Чего ты злой такой? Человека пожалеть надо, а ты издеваешься! – Ксюша, видимо, в знак поддержки, снова принялась демонстрировать отбеленные несколько дней назад специально к свадьбе зубы.
– А вот еще есть такая примета. Что принесет счастье невесте, если у нее на платье окажется «йоза, чейтополох, епейник или…»
Окончания Петя не дождался. Чтобы не расхохотаться в голос, он глотнул шампанского и закашлялся – как говорила баба Дуся в таких случаях, «не в то горло попало», и Петя в детстве верил в то, что у человека есть несколько горл. Два как минимум, а то и больше.
– Теперь я буду звать его «епейник», – прошептал Петя Ксюше, которая совершенно не собиралась стучать его по спине, чтобы он мог откашляться.
– Прекрати, ты портишь мне свадьбу! – сказала Ксюша совершенно серьезно.
– Слушай, но ведь это смешно – чейтополох! – Петя не узнавал свою невесту.
– Вообще не смешно! – Ксюша обиделась. – Тетя Люба с мамой так старались, а тебе все не нравится. Ты всем недоволен. Может, ты уже жалеешь, что женился на мне?
Петя не успел ей ответить. Он сам, да и все вмиг притихшие гости услышали, как баба Дуся со скрежетом пододвигает к себе ходунки, тяжело поднимается и сбрасывает со стола несколько тарелок. Ей нужно было место, чтобы опереться, но мешали тарелки, поставленные в два слоя. Видимо, это тоже было ноу-хау ресторана. Во всяком случае, нигде больше Петя такого не видел. Тарелки с закусками, которые не поместились на столе, были выставлены вторым рядом. Сверху. Получалась маленькая пирамидка из тарелок, где склизкая картошка соседствовала с зажаренным до черноты стейком семги. Так вот баба Дуся опрокинула этот тарелочный бутерброд, осыпавшийся с грохотом, и гости тут же замолчали. Даже тамада замолчал, но выкрутился:
– На счастье! Гойко!
Петя чмокнул Ксюшу – гости не считали, не хлопали, а в тишине, замершей, странной, гнетущей, смотрели на Евдокию Степановну. Она медленно шла в центр зала, выставляя перед собой ходунки. Чудом не задев угол стола и вазу с цветами, она вышла на середину и протянула руку, ощупывая пространство. Наверное, она шла на голос тамады, который юркнул к компьютеру, чтобы поставить музыку.
– Ты где? – спросила громко баба Дуся. – Епейник! Иди сюда и дай мне микрофон!
Петя, в оглушающей тишине, расхохотался. Если бы здесь была баба Роза, она бы наверняка «провалилась на этом самом месте». Так она всегда говорила – с восторгом и едва скрываемым азартом, – когда сватья произносила тосты. «Я чуть на этом самом месте не провалилась! Но Евдокия Степановна молодец. Все правильно сказала. Я бы не решилась!»
Так уж получилось, что баба Дуся умела высказать то, что баба Роза не смела. Могла выразить словами тайные мысли Розы Герасимовны и, что самое главное, имела на это смелость. То, о чем баба Роза боялась даже думать, ее сватья произносила вслух, в лоб.
– Мне воспитание позволяет, – хохотала баба Дуся, видя, как сватья «проваливается на этом самом месте». Так было, когда баба Роза затеяла ремонт в своей квартире и ее начали обманывать рабочие. Роза Герасимовна стеснялась сказать, что деньги на стройматериалы уже уплачены, аванс давно выдан, а работа как стояла, так и стоит. Ей было неловко потребовать, поставить на место завравшегося бригадира. Зато нагрянувшая баба Дуся быстро объяснила рабочим, что она с ними сделает и куда они пойдут, если немедленно не примутся за работу. Роза Герасимовна, с благодарностью и восхищением глядя на разъяренную сватью, только ойкала, когда та поминала бригадира по матери и по всем остальным родственникам.
– Неужели это было необходимо? – спросила Роза Герасимовна, когда баба Дуся пообещала рабочим веселую жизнь непечатными выражениями.
Евдокия Степановна обиделась и замолчала.
– Спасибо, – Роза Герасимовна была искренна. – Я тоже все эти слова знаю, но никогда бы не смогла так удачно употребить их в речи. Это ведь настоящее искусство.
– Дура ты, хоть и образованная. – Баба Дуся была незлобива и отходчива. – С ними только так и надо. Другого языка они не понимают. И деньги ты зря отдала. Я бы не давала.
– Ваша правда, – согласилась Роза Герасимовна.
И вот сейчас баба Дуся искала руками тамаду, ощупывая воздух вокруг себя, поскольку глаза уже почти не видели.
– Я хочу сказать. – Баба Дуся, переставляя ходунки, кружилась на месте. – Да я и без микрофона могу. Голоса у меня хватит.
– Я здесь, – сказал Петя, вставая и подходя к бабуле, и та вдруг посмотрела на него так, как раньше, когда была полностью зрячей. И, едва дотянувшись, погладила внука по щеке.
– Петечка, Ксения… – начала баба Дуся, обращаясь к залу, но гости не успокоились, продолжая суетиться – наливать, накладывать, жевать и перешептываться, – ну чего ждать от бабки? Сейчас как начнет причитать, не остановишь.
– Тихо, мне тяжело говорить, – прикрикнула баба Дуся, которая последние несколько лет даже телевизор толком не слышала на полном звуке.
Гости замолчали.
– Петечка, Ксения, я хочу вам пожелать, чтобы вы помнили свои корни. Заботились о родителях, следили бы за могилами. Ксения, теперь на тебе ответственность. Ты ведь Петю совсем еще не знаешь. Посмотри фотографии, узнай о его предках, и ты многое поймешь. Я долго всех слушала, все ждала, когда кто-нибудь вспомнит о близких, которых нет с нами и которые, как я, – старые, больные, сидят и только мешают. Никто не вспомнил. Ладно. Сама скажу. Я хочу выпить за Розу Герасимовну, свою сватью. Жаль, что она не дожила до этого дня. А может, и слава богу, что не дожила, кто знает? Роза, я за тебя пью. Поздравляю тебя с внуком! – Баба Дуся повернулась к тому самому стулу, который она охраняла, и подняла бокал. Все гости тоже уставились на пустой стул. А баба Дуся вручила пустой бокал тамаде и медленно пошла на свое место. Только теперь, в полнейшей тишине, она, усевшись с большим трудом, положила на тарелку, стоявшую перед пустым местом, салат, огурчик.