31
Я рассудил, что на вечеринке мне в общем-то незачем быть в здравом уме, а потому как следует вмазал перед выходом и одну экстренную оксиконтинку запрятал в карман своего лучшего костюма от “Тернбулла и Ассера” – так, на всякий случай.
Клуб оказался красивым, и я злился, что в сутолоке нельзя было толком разглядеть все архитектурные детали, все висевшие рамой к раме портреты – а там были прямо настоящие шедевры – и редкие книги на полках. Бархатистые красные бутоны, рождественские гирлянды из бальзамической пихты – это что, на елке настоящие свечи? Я стоял на лестнице, как в тумане, и мне не хотелось ни приветствовать гостей, ни разговаривать с ними, мне вообще тут и быть-то не хотелось…
Кто-то тронул меня за рукав.
– Что такое? – спросила Пиппа.
– Что? – Я не мог заставить себя посмотреть ей в глаза.
– Ты такой грустный.
– Я и грущу, – ответил я, но не знал, услышала она или нет, я и сам себя не услышал, потому что как раз в этот момент Хоби понял, что мы отстали, и стал протискиваться к нам назад через толпу, крича:
– А, вот вы где!
– Давай-ка, займись гостями, – он беззлобно, по-отцовски подтолкнул меня в бок, – а то тебя все обыскались.
В толпе незнакомцев только они с Пиппой и были по-настоящему интересной, необычной парой: она – в невесомом зеленом платье, с прозрачно-кисейными рукавами – похожа на эльфа, он – такой славный, такой элегантный в темно-синем двубортном пиджаке, в прекраснейших старых ботинках от “Пил энд Ко”.
– Я… – Я обреченно заоглядывался.
– За нас не переживай. Попозже найдемся.
– Ладно, – сказал я, собравшись с духом.
Я оставил их возле гардеробной – они разглядывали висевший там портрет Джона Адамса и ждали, пока миссис Дефрез сдаст свою норковую шубу, а сам отправился толкаться по переполненным залам, да только из всех гостей я признал одну миссис Барбур, а встречаться с ней у меня пока сил не было, но проскользнуть мимо я не успел, она меня заметила и ухватила за рукав. Она стояла в дверях, держа бокал джина с лаймом, а ее осаждал прыткий желчного вида старикан, у него было суровое красное лицо и суровый звонкий голос, а возле ушей торчали клочки седых волос.
– Ах, Медора, – говорил он, покачиваясь на ногах – с носка на пятку. – По-прежнему бесконечно нас радует. Милая наша старушечка. Настоящий уникум, аж дух захватывает. Ей ведь скоро девяносто! Она, конечно, из самых что ни на есть коренных ньюйоркцев, о чем она всем то и дело напоминает – ох, ты бы ее видела, с санитарами она – огонь, – тут он расщедрился на снисходительный смешок, – ох, дорогая, это, конечно, ужасно, но смех да и только, уж ты, мне кажется, посмеялась бы… они теперь перестали нанимать санитаров-афроамериканцев, ведь так теперь говорят? Афроамериканцев? Потому что Медора уж слишком нежные чувства питает к, скажем так, патуа, который она слышала в молодости. Особенно, когда ее пытаются усмирить или выкупать. Как на нее находит, так она, говорят, та еще драчунья! За одним афроамериканским медбратом с кочергой носилась. Ха-ха-ха! Ну, понимаешь… не приведи господь. Наверное, можно сказать, что она, Медора-то, принадлежит еще к тому поколению, про которое снят мюзикл “Хижина на небесах”. И у отца ее, кстати, было родовое поместье в Виргинии – в округе Гучланд, что ли? Просто образцовый брак по расчету. А вот из сына – с ним-то ты знакома, верно? – из сына толком ничего и не вышло, скажи ведь? Все выпивка. Да и дочь – тоже. Не создана для общества. Это еще, конечно, мягко сказано. Очень полная. У нее кошачий паноптикум – ну, понимаешь, что я имею в виду. И брат Медоры, Оуэн – Оуэн был таким славным, славным парнем, умер от сердечного приступа в раздевалке “Атлетического клуба”… во время интимного моментика в раздевалке “Атлетического клуба”, знаешь ли… он, конечно, миляга был, Оуэн-то, но какой-то неприкаянный, помер, как мне кажется, так себя и не найдя.
– Тео! – Я пытался бочком протиснуться мимо, но миссис Барбур вдруг протянула мне руку, так, наверное, человек, застрявший в горящем автомобиле, из последних сил цепляется за руку спасателя. – Тео, я хочу представить тебя Хэвистоку Ирвингу.
Хэвисток Ирвинг уставился на меня с цепким – и, как мне показалось, не совсем доброжелательным – интересом.
– Теодор Декер?
– Боюсь, что так, – удивившись, ответил я.
– Ясно. – Мне все меньше нравился этот его взгляд. – Удивлены, что я вас знаю? Так, видите ли, я знаком с вашим уважаемым партнером, мистером Хобартом. И знавал также вашего уважаемого предшественника, мистера Блэквелла.
– Надо же, – ответил я подчеркнуто сухо.
Если ты антиквар, то с такими вот пакостными старичками сталкиваешься ежедневно, поэтому миссис Барбур, которая так и держала меня за руку, стиснула ее еще сильнее.
– Хэвисток – прямой потомок Вашингтона Ирвинга, – услужливо подсказала она. – Пишет его биографию.
– Как интересно.
– Да, весьма интересно, – безмятежно отозвался Хэвисток. – Хотя нынешние ученые его не слишком-то жалуют. Они его маргинализовали, – сказал он, радуясь, что ввернул такое словечко. – Не совсем американский, мол, голос, говорят ученые. Уж очень коспомолитичный, слишком уж европейский. Ну а чего еще можно было ожидать, коли Ирвинг вобрал в себя многое от Стила и Аддисона. Но как бы там ни было, а мой прославленный предок, несомненно, одобрил бы мои каждодневные труды.
– Труды?
– Я хожу по библиотекам, читаю старые газеты, изучаю старые государственные документы.
– А государственные документы-то зачем?
Он небрежно отмахнулся.
– Интересуюсь. А еще больше они интересуют одного моего близкого приятеля, который, бывает, вытаскивает на свет божий весьма интересную информацию… Полагаю, с ним вы знакомы?
– С кем?
– С Люциусом Ривом.
Наступило молчание, на фоне которого только сильнее загрохотали разговоры и перезвон бокалов, как будто пронесся по залу порыв ветра.
– Да. Люциус. – Насмешливо вскинута бровь. Поджаты в ниточку губы. – Он самый. Так и знал, что это имя вам знакомо. Помните, вы ведь продали ему занятный двойной комод.
– Верно. И я бы с удовольствием его выкупил, дело только за ним.
– О, не сомневаюсь. Да вот только он продавать не желает, – и, злобно зашикав на меня, он продолжил, – да и я бы на его месте не стал. Когда на горизонте есть другой товар, поинтереснее.
– Ну, об этом ему, к сожалению, придется забыть, – любезно ответил я.
Услышав имя Рива, дернулся я рефлективно, как автоматически отпрыгнул бы от лежащего на полу кольца проводов или веревки.
– Забыть? – Хэвисток позволил себе хихикнуть. – Ох, не думаю, что он о таком забудет.
В ответ я улыбнулся. Но вид у Хэвистока стал еще наглее.
– Удивительно, знаете ли, чего сейчас только не найдешь с помощью компьютера, – сказал он.