«Ладно, будет, что рассказать внукам», — думаю я.
И продолжалось на земле наводнение сорок дней, и умножилась вода, и поднялся ковчег, и он возвысился над землею…
Бытие 7:17
Шесть дней спустя Ной стоит на палубе в окружении птиц и смотрит на воду. Дождь льет словно кара Божья, которой он, собственно, и является. Черно-серые тучи синяками покрывают лик неба. Все вокруг окрашено в серые, белые и бледно-зеленые тона, как будто бескрайние воды вымыли остальные краски из палитры мироздания.
Никогда раньше Ной не чувствовал в себе столь сильного биения жизни.
Ковчег плывет сквозь бурю. Он пустился в плавание в первое утро потопа, когда необоримая волна подняла его и погнала вперед опавшим листком.
Ной косится по сторонам. Вздымаются и рушатся горы, обнажаются и пропадают долины, в страшных тектонических спазмах сталкиваются друг с другом континенты. Ковчег летит вперед как пеликан, время от времени его окутывает водяная пена, что не мешает ему вершить свой путь от волны до волны.
Дождь заливает верхнюю палубу. Ной приказал расставить пустые бочонки, чтобы в них скапливалась дождевая влага. На исходе первого дня вода заполняла их наполовину, сейчас она уже льется через край. Ной приказал принести еще бочек, дабы воспользоваться милостью Божьей.
Сначала Ной с трудом удерживал равновесие на содрогающейся палубе, которая, подобно живому существу, непокорно билась под его ногами. Сейчас он не обращает внимания на качку. Чтобы не упасть, он напрягает и расслабляет икры, сгибает в коленях ноги, подгибает пальцы на костлявых ступнях, словно пытаясь вцепиться в палубу, грубо перемазанную смолой.
Смотреть особо не на что, но Ной все же смотрит. Перед ним по большей части одна вода. Он промок до костей и смирился с мыслью, что некоторое время ему придется оставаться мокрым. Кожа на пальцах шелушится, а тело покрывает ярко-красная сыпь. Воет ветер, но Ной едва его слышит, сверхъестественное тепло мантией окутывает его.
Птицам, окружающим Ноя, тепла не достается. Вороны и сойки, зяблики и жаворонки, воробьи, турманы и голуби, покрывающие палубу, с несчастным видом жмутся друг к другу. Сложно представить себе более печальное сборище живых тварей. Они незваные гости на самом ужасном празднике, их перья треплет неугомонный ветер и мочит водяная пыль.
В высоте небес летают ангелы и милостиво смотрят вниз. Птицам все равно, а Ноя их появление заставляет пребывать в святой безмятежности и лить слезы. Он молча машет ангелам рукой в знак признательности, а они, перед тем как снова взмыть в поднебесье, кивают ему в ответ.
Ной весь трясется. Он как будто наполнен дикой энергией, у него голова идет кругом, его восприятие неестественно обострилось: он видит каждый мелкий бурун, каждый взмах ангельских крыльев. Может, все дело в ветре, воде и физиологии. Может, дрожащие птицы тоже потихоньку наслаждаются окружающим миром. А может, и нет: Ной стоит пред ликом улыбающегося Бога, что никогда бесследно не проходит. Может, его лоб полыхает добродетелью, а не лихорадкой.
Жена не разделяет чувств Ноя. Она возникает за его спиной — маленькая, но решительная. Ной никогда раньше не видел, чтобы она так куталась. Она воплощение его духа. Она впихивает Ною в руки горшок с тушеным мясом и смотрит ему в лицо. Ее зеленые, как лишайник, глаза полны тревоги.
— Ты весь горишь. Давай спускайся вниз.
Ной заглядывает в горшок. В него попадает вода, но Ною безразлично.
— Со мной все хорошо.
— Не будь дураком.
Ной кидает на жену взгляд, полный ласки. Она была доброй спутницей жизни, исполнительной и терпеливой. Он склонен простить ее невольную грубость и благодарит Бога за свое великодушие.
— Хорошо, — говорит он и подмигивает ей, — не буду. Чего ты от меня хочешь?
— Поешь, — она постукивает по горшку, — а потом спускайся, оботрись и отдохни.
— Я потом все равно промокну.
— Все равно будет лучше, если ты обсохнешь и поешь. Я не прошу тебя творить чудеса.
Ной умиротворенно набивает полный рот. Мясо остыло под дождем, но силы прибавляет.
— Оглянись вокруг. Это же чудо.
Рот жены словно морщина среди прочих морщин, покрывающих ее лицо.
— Это чудо? Мне не хочется смотреть на этот ужас.
— Ужас будет, если лодка перевернется.
После этих слов она замолкает. Как будто в их подтверждение о борт ударяет волна, заставляя Ноя и жену покачнуться. Когда лодка выпрямляется, Ной продолжает трапезу, а жена стоит, скрестив на груди руки, всем своим видом показывая, что может стерпеть все что угодно. Ной это понимает, но зачем подвергать женщину ненужным страданиям. «Над этим вопросом, — думает Ной, — можно поразмыслить в другой раз».
Он опустошает горшок и говорит:
— Если я спущусь на время — вреда не будет.
— Первые разумные слова, что ты сказал за все эти дни.
Снисходительно улыбаясь, Ной спускается за женой вниз.
* * *
«Наверно, именно так выглядит преисподняя», — думает он.
Одного лишь запаха достаточно, чтобы повернуться и выбежать на палубу. Вонь от навоза и человеческого кала, тепло, исходящее от животных, спертый воздух, в котором висит дым от очага, запах кошачьей мочи и рвоты Яфета — внизу царит ужасающий смрад.
Его домочадцы, с лицами, цветом напоминающими рвоту, распростерлись в маленькой каюте у бака. Сквозь крохотные окошки внутрь попадает слишком мало света и воздуха и слишком много брызг. В одном углу корчится и ругается Яфет. Бера склонила голову на колени Сима. Ее глаза прикованы к потолочным балкам, она крепко прижимает к себе детей. Илия и Хам ходят по клетям и собирают в корзины навоз, поднимаются на верхнюю палубу и опрокидывают корзины за борт. Их работе нет конца. Рядом с одним из окон жена крутится возле очага. Ной содрогается — один удар волны, угли полетят в смолу и всему конец. Но без пищи не обойтись, а для этого нужен огонь. По крайней мере, чуть-чуть дыма выходит в окно, большую же часть ветер задувает назад.
Кажется, только Мирн остается ко всему безучастной. Она сидит и держит на коленях желтых цыплят, которые, вырвавшись, носятся вокруг нее кругами. Мирн смеется, наклоняется, поднимает их и сажает обратно на колени — там цыплята несколько секунд отдыхают, а затем снова соскакивают на палубу.
Лицо Ноя заливает пот. Снаружи влажно и холодно, внутри влажно и жарко. Качка, что так лишает сил на верхней палубе, внизу усиливается многократно. Ной чувствует, как у него подгибаются колени и переворачивается желудок. Неожиданно он по-стариковски наклоняется у переборки и падает на что-то живое. Он поднимается и видит, как, громко крякая, вразвалочку уходит прочь возмущенная утка. Ной смотрит под ноги и снова опускается на палубу. В него впиваются занозы. Неожиданно он понимает, что больше не ощущает на себе милостивую улыбку Бога. Может, все дело в омерзительном запахе или беспрестанной качке. Внутри каюты нет ангелов. Ной закрывает глаза, в которых все плывет, и соскальзывает в кружащие голову грезы, наполненные слепящим светом и бесчисленными громадными воронками.