* * *
Мы все на нервах. Илия вытворяла с бочками с водой что-то невероятное. Эта дурочка выливала воду за борт, а потом смотрела, как бочка заполняется снова. К счастью, она уже бросила это занятие. Можете мне поверить, она со странностями. Поведение птиц на верхней палубе тоже внушало беспокойство. Я своими глазами видел, как две синицы катались верхом на фламинго. Не приходится и говорить, что я чуть не свалился от такого зрелища. Когда я вспугнул синиц, они быстро взлетели в воздух… Не думаю, что остальные это заметили.
По крайней мере, ястребы и соколы перестали выстраиваться в противостоящие ряды. Так что мы можем пока перевести дух.
* * *
Хам все время был просто невыносим. Взял и оторвал меня от вознесения молитв за здоровье отца. Ради чего? Ради какой-то грязной работы, с которой вполне мог справиться Яфет. Или, коли на то пошло, Мирн. Я абсолютно убежден, что Илия оказывает на Хама дурное влияние. Моя уверенность окрепла, когда я услышал, как грубо она говорила с отцом. Хотя это отдельный разговор. Так или иначе, мы стали держаться обособленно и собираемся вместе только к трапезе. Отец снова на ногах. Он толкует знаки, что нам ниспосылает Яхве, но, похоже, я единственный, кто его еще слушает.
* * *
С того несчастного случая Яфет стал еще более непоседливым и резким, если такое вообще возможно. Я ему сказал, что, по крайней мере, у него пострадала правая рука, а не левая. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего. Иногда он взбегает по лестнице с нижней палубы до самого верха, а потом съезжает по перилам вниз. И так несколько раз. Потом он носится по верхней палубе, распугивая птиц, вереща и выкрикивая ругательства. Я знаю, мы все на пределе, а у него еще и рана, но выпустить пар — одно, а вести себя как безумный — другое. Я стараюсь держаться от него подальше. Я начинаю нервничать от одного только его вида. Пусть с ним общаются другие. Пусть им занимается его несчастная жена.
Я стал грызть ногти. Такого со мной никогда не было.
* * *
Я смотрю на воду и пытаюсь найти в ней ответ на вопрос, что нас ждет. Это непросто — ветер меняет направление, волны сталкиваются, а вода все время разного цвета: она то серая с синим, то серая с зеленым, иногда сине-зеленая, а порой просто серая. В изменении цвета воды какого-то особого смысла я не вижу. Корабль бороздит эти воды, волны то вздымают его вверх, то, наоборот, накрывают. Мне ниспослано испытание — разгадать тайну происходящего. Это как раз понятно. Но иногда меня посещает чувство, что такое испытание мне не по силам.
И все же я не отступлю. Лучше упасть замертво прямо здесь, чем отступить.
* * *
Бера проводит время с детьми. Насколько я понимаю, нашими детьми. Шутят: мальчик пошел в меня, а девочка в Яфета, так что, может быть, я и не настоящий отец. Очень смешно.
* * *
Корабль начинает сыпаться. На верхней палубе среди птиц греются ящерицы. В одной из бочек с водой находим утонувшего кролика. Утром в каюте обнаруживаем черепаху, как минимум два локтя в поперечнике. Интересно, как черепахе удалось вскарабкаться по лестнице?
Мы пытаемся удержать животных там, где им полагается быть. Задача не из легких. Во всех углах пауки, между досками — саламандры, в питьевой воде — головастики. В курятнике обосновались еноты, а Яфет и Мирн теперь спят в каюте с куколками. Что будет дальше? Думаю, Хам и Илия переберутся в слоновник, мать и отец поселятся у бабуинов. Все приходит в негодность, барьеры рушатся. Как ни гляди, повсюду дурные знаки.
* * *
И вот момент настал. Как-то вечером я моюсь на верхней палубе и вдруг замечаю выступ, торчащий из воды. Он вдалеке, вокруг него бьются волны. В облаках появляется крошечная дырка, из которой на выступ падает стрела золотисто-желтого света. Совершенно ясно, что это не солнечный свет. Я готов грохнуться в обморок, но понимаю, что сознания не потеряю. Через мгновение за моей спиной вырастают отец и братья, они тычут пальцами, кричат и ведут себя как сумасшедшие. Наверное, в тот момент ими мы и являемся. На наши крики сбегаются женщины. Они, как и мы, без одежды, но это никого сейчас не волнует.
Тучи начинают расходиться, и мы видим небо. Клянусь, я успел забыть, как выглядит синий цвет, а теперь он вновь предстает перед моими глазами. Тут я начинаю плакать. Мы все плачем.
Корабль на что-то натыкается. По всему корпусу проходит судорога, и судно замирает. Мы стоим на месте… Птицы разноцветным облаком взмывают в воздух, мечутся вокруг, потом вновь садятся.
Мы смотрим друг на друга. Я жду, когда отец встанет на колени, и, когда он начинает опускаться, я сам падаю как подкошенный. Мои колени глухо ударяются о доски. Другие будто пробуждаются ото сна и поспешно следуют нашему примеру. Происходит кое-что забавное. Отец, кажется, потерял дар речи. На моей памяти такое с ним впервые.
* * *
Молчание затягивается. Неожиданно я понимаю, что отец превратился в изможденного старика. Его кожа побелела и покрылась морщинами, как рука, если ее надолго погрузить в воду, белки глаз пожелтели. Он облизывает губы, словно бы собираясь что-то сказать, но не произносит ни слова.
Все ждут. Во-первых, становится неловко, во-вторых, молчание в такой ситуации — знамение не из лучших. Меня охватывает нетерпение.
— Спасибо Яхве… Хвала Ему… спасшему нас от потопа, — начинаю я.
Отец кидает на меня взгляд, но на этот раз он не кажется мне таким угрожающим, как прежде: на моей памяти отец никогда так не трясся. Он снова облизывает губы.
— Господи, — продолжаю я, — мы приложили все силы, чтобы исполнить волю Твою. Помоги нам, чтобы и впредь мы могли вершить Твой святой труд. Аминь.
— Аминь, — повторяют за мной все, кроме отца.
Я гляжу на воду, уровень которой успел упасть так, что обнажилась еще одна скала. Та груда валунов, которую я увидел первой, в два раза увеличилась в размерах.
— Аминь, — произносит отец.
Я встречаюсь с ним глазами. Сейчас он смотрит на меня спокойно. Он больше не дрожит, не облизывает губ. Он отставляет локоть.
— Помоги мне встать, — приказывает он, что я и делаю.
* * *
Сложно сказать, что нам делать. Дождь перестал, небо расчистилось, но вода отступает медленно. Мы не можем, распахнув двери, просто взять и выпустить животных. Куда они пойдут? Лодка сидит в глине между двух скал. Впереди и позади — вода… Мы ждем.
* * *
Сейчас нам хуже всего. Два месяца мы остаемся среди горных вершин. Корабль недвижим, отчего еще больше напоминает тюрьму. Животные на нижних палубах становятся беспокойными. Мы тоже.
Яфет, как дурак, прыгает с кормы и оказывается у края воды. Он по колено погружается в ил и грязь. Потом по пояс. Он мечется, грязь доходит ему до груди, а мы стоим и смотрим, как он, беспомощно размахивая руками, уходит все глубже и глубже. Пока мы смотрим, его почти целиком поглощает земля. Если бы Бера не кинула ему веревку, с помощью которой мы все его вытянули, его бы сейчас с нами не было.