— Скажешь тоже, — успокаивала ее Жозефина. — Жизнь не кончилась, просто меняется. Жизнь никогда не останавливается, она все время меняется. Надо за ней поспевать. А то станешь как толстая нудная корова, будешь стоять на одном месте и жевать одну и ту же жвачку.
— Вот и быть бы мне толстой коровой, а главное, пустоголовой, — вздыхала Жозиана, смотря перед собой невидящим взглядом, и машинально жевала пирог.
— Ты что, не можешь найти себе работу, дело какое-нибудь?
— Марсель не хочет, чтобы я возвращалась. Я нутром чую, он против. Я тут на днях заглянула к Жинетт на склад и кого, думаешь, там увидела? Угадай! Шаваля! Рыскал там, выставлялся, павлин павлином. Видок, скажу тебе, вполне довольный. И я его не первый раз там вижу. Не удивлюсь, если окажется, что Марсель взял его обратно. Он-то божится, что ни сном ни духом, но с чего бы тогда Шавалю околачиваться на фирме?
— Поищи по объявлениям.
— В наше-то время? Ты знаешь, какая сейчас безработица? Еще скажи, мне в фигуристки заделаться.
— Сходи на какие-нибудь курсы повышения квалификации.
— Какой квалификации? Я же секретарша, больше ничего не умею.
— Ты вон как готовишь замечательно.
— Ну не в поварихи же мне подаваться!
— А почему нет?
— Легко сказать, — проворчала Жозиана, теребя пуговки на розовой кофте. — И потом, знаешь, Жо, у меня уже запал не тот… Ты посмотри на меня, кем я стала. Жирная, бесформенная: баба на содержании. Раньше-то я была худая, как спичка, кулаками свое выбивала.
— А ты сядь на диету! — улыбнулась Жозефина.
Жозиана раздраженно фыркнула, пытаясь откинуть со лба белокурую прядь.
— Я думала, что с Младшеньким мне будет работа. Разве это не прекрасно — просто быть матерью?.. Я столько всего намечтала! И всего этого лишилась по его милости!
— Намечтай что-нибудь другое… Займись астрологией, диетологией, открой палатку с бутербродами, мастери украшения и продавай их через «Казамию». У тебя муж под боком, плечо! Ты не одна! Придумывай, шевели мозгами! Только не сиди весь день сиднем и не кисни.
Жозиана перестала теребить пуговицы.
— Ты стала совсем другая, Жозефина, — пробормотала она, опустив глаза. — Ты больше не слушаешь, как раньше. Ты стала как все, такая же эгоистка и торопыга.
Жозефина закусила губу, чтобы не ответить. На письменном столе ее ждала тетрадка Юноши, и больше всего на свете ей хотелось скорее открыть ее, погрузиться в чтение, нащупать канву рассказа. Надо сходить в книжный на улице Риволи, купить биографию Кэри Гранта. И тут же возвращался неотступный вопрос: как попал этот дневник в мусорный бак? Может, тот, кто писал, решил начать новую жизнь и разделаться с прошлым? Или он боялся, что дневник попадет в чужие руки и его тайну кто-нибудь узнает?
— Я пойду. — Жозиана поднялась, разглаживая юбку. — Слепому ясно, тебе не до меня.
— Ну что ты, — запротестовала Жозефина, — посиди еще! Сейчас Зоэ вернется из школы…
— Везет тебе. У тебя их две…
— Две? — «О чем она?» — недоумевала про себя Жозефина.
— Дочки. Гортензия уехала, но Зоэ с тобой. Ты не одна. А я…
Жозиана снова села, на минуту задумалась и вдруг посветлела лицом:
— Может, завести еще одного ребенка?
— Еще одного?!
— Ну да. Только не вундеркинда, а нормального, чтобы рос как положено, чтобы я за ним поспевала… Надо с Марселем поговорить. Не факт, что захочет, все-таки годы… Да и Младшенький неизвестно как воспримет…
Жозиана погрузилась в раздумья. Ей уже виделся пухлый младенец у груди, с капелькой молока в уголке рта: он жадно сосал и причмокивал. Она прикрыла глаза.
— Точно… Еще один ребенок… Мой, только мой!
— Ты правда считаешь…
Но Жозиана ее не слушала. Она вскочила, стиснула Жозефину в объятиях, схватила полотенце и форму из-под пирога и отбыла, рассыпаясь в благодарностях и извинениях, что на минутку расклеилась. В следующий раз, обещала она, будет шоколадный торт.
«Слава тебе господи!» — вздохнула Жозефина, закрывая дверь. Наконец-то она одна!
Зазвонил телефон: Джузеппе. Беспокоится. «Куда ты пропала, Жозефина, мы с тобой совсем не видимся! Что они, съели тебя в университете и обглодали кости?» Она смеялась, почесывала в затылке. «Я, — говорил Джузеппе, — в Париже, — у него получалось «Париджи», на итальянский манер, — поужинаем сегодня?» — «Не могу, — отказывалась она, — мне надо дописывать предисловие, через неделю сдавать». — «Да к черту твое предисловие, — горячился он, — я раскопал дивный итальянский ресторанчик на Сен-Жермен, идем, я угощаю, соглашайся! Я так давно тебя не видел!» — «Нет», — отвечала она. Ответом было долгое молчание. В конце концов она встревожилась и прибавила:
— В другой раз, когда допишу, ладно?
— Да ведь я тогда уже уеду, amore mio!
«Ну и ладно! — подумала Жозефина. — Не могу я объяснить ему все как есть. Я этой книгой все равно что беременна: она растет во мне, вытесняет все остальное. Джузеппе засыплет меня вопросами, на которые я не хочу и не могу отвечать…» И потому она сконфуженно бормотала, мол, извини, — словно ее уличили в каком-то проступке. Он спрашивал, как дела у девчонок, и она с облегчением вздыхала: можно переменить разговор. У девчонок все хорошо.
Тут она вспоминала, что вообще-то уже давно не знает, как дела у Гортензии: та отделывается отрывочными имейлами, в которых только и мелькает: цейтнот, времени нет ни на что, все нормально, позвоню, как выдастся минутка. Но минутки никак не выдавалось.
Может, Гортензия обиделась?..
— Ну что, мадам Кортес? — допытывалась Ифигения с порога своей комнатушки. — Когда вы пойдете собирать подписи под прошением? Вы ведь его уже составили, все честь по чести, теперь что — кнопочку нажать, распечатать и можно запускать.
— Надо подождать, когда будет следующее собрание домовладельцев. Управляющему так или иначе придется завести речь о том, чтобы вас заменить, тогда и станет понятно, есть на самом деле риск или нет.
— Что?! — воскликнула Ифигения с таким негодованием, что оба ее отпрыска поспешно шмыгнули за занавеску, опасаясь материнского гнева. — Вы мне не верите? — продолжала она, подбоченясь. — Думаете, я невесть что плету?!
— Да нет же, Ифигения, нет! Просто мне не хочется пускаться в эту…
Перед глазами стояла улыбка Кэри Гранта. Какие слова подобрать к этой лукавой, задорной улыбке? Она старалась нащупать одно-единственное, самое верное слово, оно вертелось на языке и никак не давалось. Насмешливая? Шутливая? Поддразнивающая? Глумливая? Нет, должно быть другое слово…
— В эту авантюру, так, мадам Кортес? Так и скажите! Поджилки трясутся?
— Нет-нет, Ифигения, подождите еще немножко, не торопите меня, и я вам обещаю…