Эдуардо пришел к четырем, а мы сидели и слушали, как он звонит в дверь. Генри это было приятно, мне — нет.
— Ты слишком добрая, — сказал он. Потом помолчал и добавил: — Теперь я знаю, что ты будешь испытывать ко мне, когда я окажусь на его месте.
Мы с Генри лежим в постели, а Эдуардо все звонит в дверь. Потом он уходит, но через полчаса возвращается и звонит опять.
В понедельник в половине второго Генри уехал от меня, думая, что в тот же вечер отправлюсь на отдых. В два часа я была уже в больнице. Я удивлялась своей смелости — ведь я пришла сюда одна, чтобы, подвергнуть свое лицо страшному риску. Я лежала на операционном столе и видела каждое движение хирурга. Мне было одновременно спокойно и страшно. Я никому об этом не рассказала. Мне было жутко одиноко, но при этом я испытывала уверенность, которая всегда приходит ко мне в ответственные моменты. Она поддерживала меня. Если бы операция прошла неудачно и мое лицо было бы обезображено, я даже собиралась исчезнуть и никогда не встречаться с теми, кого любила. А потом я увидела свой нос в зеркале, окровавленный и прямой — греческий! А потом были перевязки, отек, тяжелая ночь и мечты. Будут ли когда-нибудь снова трепетать мои ноздри?
Утром медсестра принесла бланк с названием больницы. Это навело меня на забавную мысль. Дрожащей рукой я написала Эдуардо, что ездила за город, там приняла кокаин — и меня увезли в больницу, потому что я никак не могла прийти в себя.
Я писала и внутренне смеялась. Мне хотелось сделать жизнь интереснее, чтобы все было, как в литературе, которая есть сплошной обман.
Воображение — воплощение желаний человека. Как бы прошли тот день и та ночь в Лувесьенне наедине с Джун, если бы у нас был кокаин?
Я дома и мечтаю о счастье провести несколько часов с Генри. Меня преследует запоздалый страх перед больницей. Мой нос опух, но стал красивее.
Я откладываю встречу с Алленди, пока не буду хорошо выглядеть. Он утверждает, что видел Эдуардо и тот показался ему очень расстроенным. Я хочу, чтобы Алленди тоже поверил в историю с кокаином.
На нашу кровать светит солнце, но я не испытываю ощущения святотатства от того, что здесь спал Генри. Дом в полном порядке. Мой чемодан уложен и стоит у двери. В моей сумочке — австрийские деньги и билет до Инсбрука.
Генри в отчаянии после нашего разговора, который должен был расставить все по своим местам. Мы решили, что нам не стоит вместе убегать. Я сказала с печалью:
— Ты скоро меня потеряешь, потому что недостаточно сильно меня любишь.
Но это время еще не наступило.
Чем сильнее моя страсть к Генри, тем нежнее я отношусь к Хьюго. Чем меньше соприкасаются наши тела, тем заметнее проступают его совершенство и доброта, тем большую благодарность к нему я ощущаю. Я теперь уверена, что он лучше всех нас знает, как надо любить. Когда Хьюго в отъезде и я остаюсь одна, я не чувствую между нами связи, не скучаю по нему. Я не хочу его, хотя именно он сделал мне самый драгоценный на свете подарок. В моих воспоминаниях он остается чрезвычайно щедрым и нежным мужчиной, который спас меня от отчаяния, самоубийства и безумия.
Безумие. Мне легко впасть в состояние, в котором я пребывала на борту корабля, следовавшего в Нью-Йорк: тогда я хотела утопиться. В своем вымышленном письме к Эдуардо я написала: «Я рада, что на целые сутки ушла от этого ада в мир грез». И это чистая правда. Моя тяга к наркотикам основана именно на желании уйти от проблем. На днях, уезжая от Генри, я так глубоко переживала разлуку, что запросто могла повернуться к таксисту и приказать ему направить машину прямо в Сену.
То, что я выдумала для Эдуардо, действительно когда-нибудь произойдет. Долго ли я еще смогу выносить реальность, зависит от моей работы. Работа — единственное, что меня уравновешивает. Дневник — это порождение болезни, возможно, ее гипертрофированная форма. Когда я пишу, я чувствую явное облегчение. Но кроме того, я пытаюсь запечатлеть, увековечить себя.
Генри считает, что дневник важен, если я пишу в нем правду, например, описываю подробности своих обманов.
Мне кажется, я иду по пути наименьшего сопротивления. Как будто передо мной три или четыре колеи, и если следовать по всем одновременно, получится немыслимая смесь невинности и испорченности, щедрости и расчетливости, трусости и смелости. Я не могу сказать всю правду просто потому, что мне бы тогда пришлось писать одновременно четыре дневника. Пришлось бы восстанавливать в памяти каждый шаг, потому что я очень люблю все приукрашивать.
Гостиница «Акензеехоф», Тироль. Прошлой ночью я вытянула руку в пустоте в надежде прикоснуться к сильному и чувственному Генри. Мне было очень грустно узнать, что он написал мне в Дижоне страстное письмо, а потом разорвал его, потому что в моем письме содержался намек на его гиперсексуальность. Я и не думала упрекать его, но он воспринял все именно так.
Спать, спать, пока я не восстановлю силы, и проснуться свободной и просветленной. Мысль о необходимости написать множество писем угнетает меня. Даже Генри я послала только маленькую записку. Горы, тяжелые облака, туманы, стеганые одеяла, шерстяные пледы… И я тихой соней лежу на кровати. Мой нос вернулся к нормальным размерам. Я прячу свой дневник в печке, среди золы.
Я проснулась и написала письмо Генри. Потом внезапно вспомнила свой сон: приехала Джун. Она пришла повидаться со мной перед тем, как идти к Генри. Она снова выглядит угрюмой и безразличной, как в других моих снах. Я спала. Она разбудила меня поцелуем и сразу же начала говорить, как она во мне разочарована. Стала критиковать мою внешность. Когда она сказала, что у меня слишком широкий и мясистый нос, я рассказала ей об операции. Но уже через пару мгновений я пожалела о сказанном, потому что поняла: она все расскажет Генри. Я сказала, что знаю, насколько она красивее меня. Она попросила, чтобы я ласкала ее клитор. Я была весьма искусна и испытала то же наслаждение, как если бы мастурбировала сама. Она была рада доставленному удовольствию и, уходя, все время меня благодарила.
— А теперь я собираюсь к Генри, — сказала она.
Письмо к Генри:
Прошлой ночью я думала, какое доказательство моей любви к тебе стоило бы для меня максимально дорого. Мне пришло в голову только одно: я могу послать тебе деньги на женщину. Я имею в виду ту негритянку. Она нравится мне уже хотя бы потому, что я сама чувствую к ней странную нежность. Пожалуйста, не ходи к обычным дешевым шлюхам. И не рассказывай мне об этом до тех пор, пока я не буду уверена, что ты это уже сделал. Хочу почувствовать, что подарила тебе удовольствие.
С какой радостью я принимаю здесь Хьюго! Я получила огромное удовольствие, даже наслаждение от того, как он занимался со мной любовью. Почему-то в таком месте, как Тироль, я не могу скучать по Генри, не представляю его здесь, среди этих гор, озер, здоровья, одиночества, сна. Здесь празднует победу Хьюго, с его красивыми ногами в тирольских шортах. Я отдыхаю здесь с ним, а моя жизнь с Генри в Париже — как сон.