И хотя прошло много лет, прежде чем он сам полностью это осознал, Эдвард Филдинг от рождения был криминальным элементом и классическим социопатом.
Поэтому, еще изучая алгебру и биологию в школе Святой Марии, юноша уже исподволь готовил себя к своему истинному призванию.
Первый привод в центр для малолетних правонарушителей за то, что поджег одежду на мальчике, которого предпочла одноклассница, нравившаяся самому Филдингу (попался, потому что не догадался оставить машину в трех-четырех кварталах оттуда!).
Потом жестокое избиение двумя полицейскими, которых он пытался шантажировать с помощью фото, где проститутка-трансвестит берет у них в рот прямо в патрульной машине (нужно было обзавестись громилой-сообщником!).
Затем вполне успешная операция — вымогательство денег у местного фабриканта мясных консервов, чтобы прекратить подсыпать в корм скоту энзим, дающий ложный положительный тест на ботулизм (хотя выкуп так и не забрал, потому что не знал, как скрыться с деньгами и не быть пойманным).
Век живи, век учись…
В колледже для него не оказалось ничего интересного. Разумеется, у студентов в Беннингтоне водились денежки, но эти болваны даже не запирали своих комнат, и воровать у них было слишком просто. Правда, ему доставляло удовольствие по временам издеваться над студентками — забавно было изнасиловать девушку так, чтобы она потом даже не могла вспомнить об этом. Но настоящее вожделение, истинную похоть в Филдинге вызывала лишь сама игра, а вовсе не секс, и потому уже на младших курсах он решил сосредоточиться на «чистых преступлениях», к которым относил, например, ограбления, в ущерб таким «неопрятным», как изнасилования. Усилием воли он сумел написать диплом по психологии, но душой рвался из мирка студенческого общежития в реальный мир, где смог бы развернуться вовсю.
В течение следующих десяти лет, вернувшись в родной Коннектикут, Филдинг занимался тем, что оттачивал и полировал свое криминальное мастерство. В основном практиковался в ограблениях. Он избегал финансовых махинаций вроде подделки чеков или страховых полисов, поскольку за ними всегда оставался бумажный след. С наркотиками и угонами он тоже не связывался — на такие преступления нельзя ходить одному, а Филдинг никогда в жизни не встречал человека, которому смог бы доверять.
В двадцать семь лет он совершил первое убийство.
Это получилось незапланированно и импульсивно — словом, преступление совсем не в его духе. Как-то он попивал капуччино в кафе торгового центра на окраине Хартфорда и внезапно заметил женщину, вышедшую из ювелирного магазина со свертком в руке. И было нечто в ее поведении и походке — вероятно, слегка настороженное, — что наводило на мысль о немалой ценности содержимого свертка.
Он запрыгнул в свою машину и последовал за ней. Затем на пустынном участке шоссе обогнал и прижал ее автомобиль к обочине. В ужасе она швырнула ему свой сверток, умоляя отпустить ее.
А Филдинг, стоя рядом с ее «шевроле», только тогда сообразил, что не надел маски и не сменил номера на своей машине. Позднее он посчитал, что подсознательно допустил эти промахи, потому что хотел почувствовать — каково это, убить человека? Филдинг открыл бардачок своей машины, достал пистолет и дважды выстрелил в женщину, которая и закричать-то не успела.
Он снова сел за руль и вернулся в то же кафе, где заказал еще чашку капуччино. Занятно, размышлял он, что многие преступники избегают убийств. Они страшатся делать это, почему-то считая, что их так легче будет поймать. Хотя на самом деле, убив жертву ограбления, гораздо проще остаться безнаказанным.
Но полицейские тоже не дремали, и его несколько раз брали под арест. Впрочем, всегда потом отпускали, за исключением одного случая. Во Флориде он был пойман на вооруженном ограблении, и улик против него оказалось более чем достаточно. Зато и адвоката он себе нанял самого лучшего, который сумел добиться мягкого приговора при условии, что подзащитный пройдет курс лечения в клинике для душевнобольных.
После двух лет в психушке и образцового поведения перед членами комиссии по освобождению Филдинг смог вернуться в Коннектикут.
И первое, что он сделал по возвращении, — это устроился на работу санитаром в хартфордскую больницу особого режима для преступников, страдающих расстройствами психики.
Там-то он и встретил человека по имени Дэвид Хьюз, весьма примечательное существо. Филдинг посчитал, что Хьюз был, по всей видимости, вполне законопослушным гражданином до того, как однажды в Рождество зарезал в припадке ревности свою жену. Само по себе это преступление на бытовой почве выглядело вполне заурядным, каких случаются сотни. Интересным оказалось другое — то, что произошло после того, как муженек нанес своей Памеле несколько проникающих в легкие ножевых ранений. Она сумела добраться до стенного шкафа, достать пистолет и, прежде чем умерла сама, прострелила Хьюзу башку.
Филдинг, разумеется, понятия не имел, что пуля сотворила в черепной коробке Хьюза, если объяснять это с медицинской точки зрения, но, вероятно, потому, что санитар стал первым человеком, которого Хьюз увидел, когда очнулся после операции, между ними образовалась странного рода дружба. Хьюз готов был сделать все, о чем бы его ни попросил Филдинг. Приносил кофе, мыл за него полы, гладил рубашки, готовил пищу. Но оказалось, что Хьюз способен на гораздо большее, чем выполнение этих простых обязанностей. Филдинг убедился в этом однажды вечером, когда дежурная медсестра Руфь Миллер решительно убрала его руку у себя из трусов со словами:
— Я напишу на тебя докладную, мерзавец ты эдакий!
Не на шутку встревоженный, Филдинг пробормотал в присутствии Хьюза:
— Эта Руфь Миллер — просто дрянь. Вот бы убить эту сучку!
— Гм-м-м. Хорошо, — сказал Хьюз.
— Что — хорошо? — не сразу понял Филдинг.
— Гм-м-м. Ладно.
— Так ты убьешь ее ради меня?
— Угу… Да, конечно.
Тогда Филдинг вывел его на прогулку по больничному парку. Они долго разговаривали.
А через день Хьюз заявился в подсобку к Филдингу весь в крови, с осколком стекла в руке и попросил дать ему мыло.
Филдинг отмыл его, думая о том, как неосторожно и не вовремя было совершено это убийство и как теперь избежать последствий. Он понял, что Хьюз для него слишком ценен, чтобы размениваться на такие мелочи, и потому помог убийце сбежать из клиники, объяснив, что тот может пока спрятаться в небольшом коттедже поблизости, который Филдинг снял для сексуальных утех с некоторыми из слабоумных пациенток.
В ту ночь до него дошло, как наиболее эффективно использовать такого человека.
И вот — сначала Хартфорд, потом Бостон, потом Уайт-Плейнз, потом Филадельфия. Все это были идеальные преступления.
А затем пришел черед Вашингтона.
Именно здесь он должен был провернуть самое наисовершеннейшее из всех преступлений (хотя Филдинг понимал, что лингвист вроде Паркера Кинкейда упрекнул бы его в грубой ошибке — слово «самое» в таком контексте не употребляется).