Мимо проходил голубоглазый блондин в форме шведского таможенника, контролирующий поставки акустических средств для борьбы с советскими подводными лодками. Седой, благородного вида, профессор Оксфорда, чьи выпускники работали в английской «Интеллидженс сервис». Толстый добродушный мулат из Рио-де-Жанейро, голый по пояс, натертый пахучим кремом, — барабанщик в школе танцев, которому удалась вербовка американского миллиардера, приехавшего на карнавал. Веснушчатый рыжий бармен в ирландском аэропорту «Шенон», связник на перекрестке важнейших трансатлантических маршрутов. Худенький лейтенант в форме танкиста Бундесвера, доставивший бесценные сведения о новом танковом двигателе. Шествие замыкала косматая конголезская горилла с угрюмым выражением аскетического лица, на котором исподлобья глядели неутоленные глаза мыслителя и поэта. Это была гордость советской разведки, глубоко законспирированный агент, наблюдавший в джунглях Заира за французским полигоном, где шли пуски межконтинентальных ракет. Горилла процокала по паркету хорошо подстриженными ногтями, иногда опираясь о пол мускулистой волосатой рукой.
— Простите, Виктор Андреевич, что заставил вас ждать, — Чекист стоял перед ним, маленький, хрупкий, как изделие китайского мастера, с фарфорово-розовым, круглым лицом, на котором доверчиво и наивно синели детские чистые глаза. — Два крупных провала в Юго-Восточной Азии, что не может быть простым совпадением. Но и крупный успех в Хьюстоне, откуда пришли чертежи системы управления «Дискавери», — он протягивал Белосельцеву маленькую, тщательно промытую руку, и, пожимая прохладные, с мягкими утолщениями пальчики, Белосельцев отметил сходство руки с лапкой лягушонка. — Еще несколько минут, прежде чем начнем разговор, — промолвил Чекист, приглашая Белосельцева к дверям, ведущим в один из кабинетов.
Кабинет был уставлен стеллажами с электронными приборами, некоторые из них плескали импульсами, раскачивали хрупкие, как волоски, стрелки. Несколько специалистов в белых комбинезонах и шапочках окружили просторный стол. Под светом ламп лежал «летающий глаз», потерявший свою линзообразную форму, расплывшийся под собственной тяжестью, как целлофановый, наполненный темным соком пакет. Оболочка глаза была прорвана, и из нее сочилась голубовато-черная влага, мгновенно высыхала, оставляя на столе бронзовый осадок.
— Мы сбили его сегодня ночью как раз против вашего дома, — сказал Чекист. — К вам питают повышенный интерес, и это, само по себе, добрый знак. Но они не должны уверовать в свою безнаказанность... Что дала экспертиза? — обратился он к специалистам.
— Аппарат изготовлен по чертежам Ливерморской лаборатории, на базе научно-производственного объединения «Аметист». Аэродинамика обеспечивается слабой турбулентностью электромагнитных полей. Оптические свойства воспроизводят зрительную функцию осьминога. Передача информации проходит в режиме реального времени, с сохранением в базе данных десяти последних кадров.
— Посмотрите, что у него в памяти, — приказал Чекист.
Специалист засучил белый рукав. Пошевелил пальцами в резиновой перчатке. Жестом гинеколога, с мягким поворотом, внедрил руку вглубь глаза, отчего из оболочки брызнула пахучая жидкость, запахло аммиаком и водорослями. Поискав в глубине глаза и что-то нащупав, специалист вытащил руку, держа в испачканных черных пальцах крохотную пластинку.
— Зарядите в проектор, — приказал Чекист.
Специалист пинцетом погрузил пластинку в прибор с экраном. Щелкнул тумблером. На экране возникло изображение стола с хрустальной вазой и букетом пионов. Малиново-зеленое покрывало тахты, на которой лежала Маша, прикрывая ладонями обнаженную грудь, чуть приподняв колени, нежно-розовая, дышащая, с темной ласточкой лобка. Белосельцев склонился над ней, целуя грудь и живот.
— Мы терпели до некоторых пор их бесцеремонные действия. Но я разговаривал вчера с начальником Генерального штаба, и теперь мы их будем сбивать. Этот был сбит из переносного зенитно-ракетного комплекса «Стрела», и, падая, застрял в деревьях Тверского бульвара.
Белосельцев был благодарен Чекисту за этот экскурс. Тот ненавязчиво дал понять, что Белосельцев находится под незримой защитой. Его и Машу не оставили наедине с коварным противником. В случае опасности придут на помощь. Родная контора функционировала в нормальном режиме.
Они вышли из павильона на яркий солнечный свет. Шли по дорожке. Белосельцев решил, что теперь, когда нет подслушивающих и подглядывающих стен, настало время приступить к докладу. Однако Чекист угадал его мысли:
— Мне все известно, Виктор Андреевич. Вы прекрасно поработали. Признаюсь, иногда мне было за вас страшно. Каково оказаться наедине с Магистром или наблюдать, как Шашлычник совокупляется с электрической мясорубкой. Но вы достигли главного, — вам поверили, вас завербовали. Внедрение в среду противника состоялось, — они удалялись от павильона по розовой тропинке вглубь чудесного парка. — На втором этапе задания вы должны поближе сойтись с государственниками. С участниками второго заговора, «второго подкопа», как вы говорите. Мне нужно, чтобы они вам тоже поверили. А вы понаблюдайте за ними. Каково их моральное состояние. Готовы ли они действовать в экстремальных условиях. Под силу ли им та задача, которую на них возложили. С одними из них вы знакомы, другим я вас представлю, попрошу оказывать всяческое содействие. Теперь же вы увидите то, что видят лишь единицы...
Они оказались среди прекрасных деревьев разнообразных пород, многие из которых цвели, источая сладостные тропические ароматы. Деревья росли отдельно либо создавали живописные группы. Под ними стелился ухоженный зеленый газон. Под купами работали тихие, почти незаметные садовники. Срезали засохшие ветки. Сметали в совки жухлую опавшую листву. Бережно покрывали места порезов целебной смолой. Обрабатывали каждую трещинку каждое наметившееся дупло. Поливали корни блестевшей на солнце водой. Вносили удобрения, приоткрывая зеленый травяной войлок и тут же укладывая его обратно.
— То, что вы видите, — пояснял Чекист, бесшумно ступая по изумрудному ковру, — когда-то называлось Ботаническим садом ЧК, затем Дендрарием НКВД. Сейчас он зовется Парком КГБ или, в служебных донесениях, — «Объект двенадцать». Начало ему положил Дзержинский, каждую успешную операцию органов отмечая посаженным деревом. Ом же и выбрал это место, узнав у какого-то, позже расстрелянного профессора ботаники об этом уникальном подмосковном участке. Здесь существует свой субтропический микроклимат, проходит изотерма Сочи. Позднее сюда приезжали Тимирязев и Мичурин, подтвердив уникальность этой небольшой территории, где возможно произрастание практически всех видов земной растительности...
Белосельцев слушал как зачарованный, вдыхая сладостные благоухания, созерцая великолепные кроны, говорившие о таинственном, нерасторжимом единстве человеческого и растительного, революции и зеленого леса, политических сражений и парковой культуры, в которой проигравший и расстрелянный враг превращался в красивое дерево, а жестокий, непреклонный страж революции — в рачительного садовника.
— Эти синие ели знаменуют операцию, связанную с расстрелом царской семьи. Их сажал сам Феликс Эдмундович...