Она была огромная и тяжело дышала, и говорила без остановки, торопливо, так, что слова сливались одно с другим. Она водила нас из комнаты в комнату, по коврам с ужасающими рисунками. Стены были увешаны тарелками, которые они коллекционировали, подбирая их в Венеции, Амстердаме, Скарборо, Кардиффе, Стокгольме, по каким-то неведомым причинам их вид заставил меня пожалеть ее. Она открывала двери с размаху, показывала нам проветриваемый буфет, новый бойлер, второй туалет, втиснутый в пространство, отрезанное от кухни, выключатели реостата для регулирования яркости света ламп в главной крошечной спальне, и запасную спальню, похожую скорее на кладовку для метел, которая явно была построена безответственными халтурщиками. Я незаметно толкнула стену и увидела, что она зашаталась. Кэрри вежливо пробормотала извинения и смотрела вокруг ясными глазами, которые преображали все в ее блаженное будущее. Возможно, она уже поставила детскую кроватку в запасную спальню.
— Бар вас беспокоит? — спросила я женщину.
— Бар? — Она изобразила удивление, нахмурив брови. — Ах этот… Нет. Мы едва слышим его. Может, только вечерами по субботам…
Словно по команде, первые звуки грохочущей музыки прорвались через стены, низкие ноты сотрясали воздух. Она явно смутилась, но затем продолжала разговаривать как ни в чем не бывало, будто она ничего и не слышала. Я взглянула на часы: половина двенадцатого воскресного утра. Тем не менее мы завершили наш обход, делая неопределенно-восторженные замечания по поводу вида из окна ванной, клинообразного сада. Чем больше вам не нравится место, тем больше вы стараетесь изобразить, что оно вам нравится. Но не уверена, что удалось одурачить женщину.
— Что ты думаешь? — спросила Кэрри, когда мы ушли. — Если мы…
— Абсолютно исключается. Нет, даже за половину цены.
— Он падает, — сказала я, когда мы ушли из второго дома.
— Но…
— Именно поэтому его никто не покупает. Именно поэтому он такой дешевый. Возможно, ты осилишь эту сумму и купишь его, но придется вложить еще столько же. Я даже не уверена, что ты сможешь застраховать его.
— Такой славный дом.
— Развалюха. Она кого-то пригласила, чтобы оштукатурить и покрасить самые ужасные участки в холле, но везде сырость, возможно оседание. Необходим опытный инженер-строитель, чтобы тщательно все проверить. Оконные рамы сгнили. Проводка первобытная. Есть ли у тебя такой капитал, чтобы привести все в порядок?
— Может быть, когда Брен найдет работу…
— А он ищет?
— О да. И тщательно обдумывает то, что, как он считает, подойдет ему. Говорит, что это шанс начать все сначала и сделать жизнь такой, какой он на самом деле для себя хочет.
Она покраснела.
— Для нас, — добавила она.
— В текущий момент ему негде торговать, у вас только то, что ты имеешь от своей квартиры, и твой доход.
— Мама и папа очень щедры.
— Неужели? — Я пыталась подавить внезапный приступ возмущения, который почувствовала, услышав это. — Не более чем ты заслуживаешь. Но не проси дом.
В своем воображении нужно было увидеть то, чего не было, выбросить то, что было, понять все, что происходит с фундаментом, все, что скрыто от постороннего глаза, и, наконец, представить все переделанным по своему собственному вкусу. Третье место оказалось отвратительно грязным, пропахшим сигаретами и годами не открываемыми окнами. Стены коричневые, в пятнах, оклеены обоями с выцветшим цветочным узором. Ковры неприятно фиолетовые. Гостиную нужно снести, превратив в столовую-кухню, создать огромное открытое пространство внизу у лестницы. С камина убрать сухую штукатурку.
— Можешь поставить над кухней открываемую крышу, возможно, и продлить ее еще дальше в теплицу. Получится нечто фантастическое.
— Ты думаешь?
— С таким-то садом — несомненно. Длина, должно быть, где-то шестьдесят футов.
— Он большой для Лондона, да? Но в нем одна крапива.
— Подумай, во что его можно превратить!
— Ты видела, в каком состоянии кухня?
— Он жил здесь в течение многих лет, вообще ничего не делая для дома. Но в этом-то и прелесть — для тебя все готово, ты можешь делать что захочешь.
— Он более просторный, чем я могу позволить себе, пожалуй. И все эти карнизы, лепные украшения, внушительные подъемные окна…
— Он достаточно прочный, насколько я могу судить. Я помогу тебе с ним.
— Правда? Ты это сделаешь?
— Конечно.
— И ты считаешь, что это подходящее место для нас?
— Твой выбор. Ты захотела его, а то, что я думаю, не имеет значения. Но ты сможешь сделать его действительно приятным.
Кэрри сжала мою руку.
— Не могу дождаться, чтобы скорее рассказать Брендану.
Я нажала кнопку автоответчика.
— Привет, Мирри. Я слышу, что вы только что выбрали нам новый дом. Очень приятно. Но и немного странно, ты не думаешь? Похоже, что мы должны еще привыкнуть к этому, да?
Я нажала кнопку, чтобы стереть сообщение. Руки у меня тряслись.
Тони и Лаура, Ник и я пошли все вместе в бар. Это был этап, на который мы перешли, а именно: выходить парами. Все были дружелюбно настроены друг к другу, желая сохранить хорошие отношения. Сначала все покупал Ник, потом Лаура, а потом, выйдя из мрачного настроения, когда все шло так хорошо, я обнаружила, что заговорила о Брендане:
— Я должна быть счастлива. Я хочу сказать — Кэрри наверху блаженства.
— О ком мы говорим? — спросил Ник дружелюбно, кладя в рот картофельные чипсы и хрустя ими.
— О Брендане, это бойфренд Кэрри, — ответила я. — Или, скорее, ее жених. Они знакомы лишь несколько недель и уже обручились.
— Это романтично.
— Мы с Лаурой на таком фоне можем показаться немного вялыми и медлительными, — сказал Тони жизнерадостно, а Лаура бросила на него злой взгляд, который он даже не заметил в своей беспечности.
— Но с ним что-то, похоже, не все в порядке, — заметила я. — Меня от него бросает в дрожь.
— Резонно. Ты-то не должна выходить за него замуж.
— Хотя разве ты не была с ним? — Лаура метнула на него еще один взгляд. Я думаю, она могла даже толкнуть его под столом.
— Да нет же, — сказала я.
— Как ты могла выходить куда-то с тем, с кем не была вместе?
— Недолго, я хотела сказать. Ничего не было. Большая часть моего существа понимала, что я вообще не должна была заводить подобный разговор, поэтому даже знаю, почему я сказала:
— Я покончила с ним. Другого выхода не было, что бы он ни рассказывал всем.
Ник выглядел озадаченным и, казалось, хотел что-то сказать, но первым оказался Тони: