— В твоем сердце столько любви, — сказал Бобу отец Риган, когда Боб разрыдался на исповеди. Отец Риган завел его в ризницу, и они пропустили по паре стаканчиков односолодового виски, который святой отец держал в шкафу, над вешалкой с рясами. — Да-да, Боб. Это сразу видно. И я твердо верю, что какая-нибудь хорошая женщина, женщина с верой в Господа, увидит свет твоей любви и поспешит на него.
Ну как рассказать божьему человеку о мире простых смертных? Боб знал, что священник желает ему добра, что теоретически тот прав. Однако по собственному опыту Боб знал, что женщины хоть и видят свет любви в его сердце, еще как видят, только им хотелось бы, чтобы это любвеобильное сердце было заключено в более привлекательную оправу. И дело не только в женщинах, дело в нем самом. Боб не доверял себе, если речь шла о хрупких материях. Не доверял уже много лет.
В ту ночь он замедлил шаг на тротуаре, вдруг ощутив чернильное небо над головой и свои замерзшие пальцы, — он даже закрыл глаза, чтобы не видеть ночь.
Он привык к этому. Привык.
Ничего страшного.
Со всем этим можно жить, только не нужно бороться.
Стоя с закрытыми глазами, он услышал звук — усталый скулеж, приглушенное царапанье и резкое металлическое громыхание. Он открыл глаза. Большой железный бак, надежно закрытый тяжелой крышкой. Справа от него, на тротуаре, футах в пятнадцати. Бак слегка подрагивал в желтом свете фонарей, и дно скребло по асфальту. Боб остановился перед баком и снова услышал слабый скулеж — словно мучительный выдох какой-то живой твари, которая еще того и гляди испустит дух, и Боб сдернул крышку.
Чтобы добраться до цели, ему пришлось выкинуть разный хлам: микроволновку без дверцы и пять толстых томов «Желтых страниц» (самый старый был за 2005 год), брошенных поверх засаленного, пропахшего плесенью матраса и подушек. Собака — очень маленькая, может, щенок — была на самом дне, от внезапного света она вжала голову. Жалобно заскулила, тельце ее напряглось, плотно закрытые глаза превратились в щелки. Кожа да кости. Боб видел все ребра под кожей. Еще он видел запекшийся сгусток крови возле уха. Ошейника не было. Коричневая, с белой мордой и лапами, слишком крупными для такого тщедушного тела.
Боб нагнулся, протянул руки, схватил собаку за шкирку и вытащил из лужи ее собственных экскрементов. Животина заскулила громче. Боб не особенно разбирался в собаках, но решил, что это, наверное, боксер. И, совершенно точно, щенок. Когда Боб поднял его повыше, щенок открыл свои громадные карие глаза и неподвижно уставился на него.
Где-то рядом, Боб в этом не сомневался, двое слились в любовном объятии. Мужчина и женщина. Сплелись телами. За одним из этих окон, бесстрастно глядевших на улицу, задернутых шторами, оранжевых от света. Боб просто видел их, нагих счастливцев. А он торчит здесь на холоде с полудохлой собакой, которая испуганно таращится на него. Обледенелый тротуар блестел, словно новенький мрамор, ветер был колючий и злой.
— Что там у вас?
Боб обернулся и окинул взглядом улицу влево и вправо.
— Я здесь, наверху. А вы копаетесь в моем мусоре.
На высоком крыльце ближайшего к нему дома стояла девушка. Она зажгла наружный свет и, дрожа от холода, переступала босыми ногами. Сунула руку в карман куртки с капюшоном и вынула пачку сигарет. Достала одну, не спуская глаз с Боба.
— Тут собака. — Боб поднял щенка повыше.
— Что?
— Собака. Щенок. Кажется, боксер.
Девушка кашлянула, вытолкнув из себя немного дыма.
— Кому придет в голову бросить собаку в мусорный бак?
— И я про то же. Видите? У него кровь.
Боб сделал шаг к крыльцу, и девушка попятилась:
— Вы знаете кого-нибудь из моих знакомых?
Девица не промах — с чужаками всегда начеку.
— Ну, — замялся Боб, — может, с Фрэнси Хеджес?
Девушка помотала головой.
— Салливанов знаете?
Нашла что спросить. В этом-то районе. Здесь тряхани дерево, и с него наверняка свалится какой-нибудь Салливан. А следом упаковка пива.
— Я знаю тьму Салливанов.
Они зашли в тупик, щенок смотрел на него, дрожа сильнее, чем девушка на крыльце.
— Эй! — сказала она. — Вы в этом приходе живете?
— В соседнем. — Боб мотнул головой влево. — В приходе Святого Доминика.
— В церковь ходите?
— Почти каждое воскресенье.
— Значит, знакомы с отцом Питом?
— С Питом Риганом, — сказал он. — Само собой.
Девушка вынула сотовый.
— Как вас зовут?
— Боб, — сказал он. — Боб Сагиновски.
Она подняла телефон и сфотографировала его. Ничего подобного он не ожидал, иначе хотя бы пригладил волосы.
Боб тупо ждал, а девушка шагнула назад со света, прижав телефон к одному уху и палец — к другому. Он смотрел на щенка. Щенок смотрел на него, будто спрашивая: «Как это меня угораздило?» Боб тронул его нос указательным пальцем. Щенок моргнул. На какой-то миг Боб позабыл все свои грехи.
— Я только что отправила фотографию, — сказала девушка из темноты, — отцу Питу и еще шестерым знакомым.
Боб глядел в темноту и молчал.
— Надя, — представилась девушка, выходя обратно на свет. — Неси его сюда, Боб.
Дома у Нади они вымыли щенка в раковине, вытерли и отнесли на кухонный стол.
Надя оказалась совсем маленькой. У основания ее шеи тянулась узловатая ниточка шрама. Шрам был темно-красный, как ухмылка пьяного циркового клоуна. Личико — маленькая луна, испещренная кратерами-оспинами, глазки — кулоны-сердечки. Плеч как будто не было вовсе, и сразу от шеи начинались руки. Локти — словно сплюснутые пивные банки. Лицо обрамляли желтые, аккуратно подстриженные волосы.
— Это не боксер. — Ее взгляд скользнул по лицу Боба, и она опустила щенка на кухонный стол. — Это амстафф — американский стаффордширский терьер.
Боб догадывался, что должен что-то понять по ее тону, однако не мог сообразить, что именно, и промолчал.
Когда молчание слишком уж затянулось, Надя снова посмотрела на него:
— Питбуль.
— Это питбуль?
Она кивнула и снова промыла рану на голове у щенка. Кто-то его избил, пояснила она Бобу. Возможно, до полусмерти и, решив, что щенок умер, выбросил его в мусорный бак.
— Зачем? — спросил Боб.
Надя поглядела на него, и ее круглые глаза сделались еще круглее и больше.
— Да просто так. — Она пожала плечами и снова занялась осмотром собаки. — Я когда-то работала в службе спасения животных. На Шомат-авеню. Ветеринарным фельдшером. Но потом решила, что это не мое. С этой породой одно мучение…