— Маркиз здесь, — прошептала она. Голос ее прерывался.
— Я знаю. Герцог Брауншвейгский полагает, что будет лучше все-таки проявить некоторую заботу о посланце графа Прованского. Но прошу вас, постарайтесь забыть об этом хотя бы на некоторое время. Идемте со мной. Герцог желает вас видеть.
— Что ему от меня нужно?
— Увы, я не знаю. Только не забывайте о нашем уговоре и ведите себя в соответствии с вашей новой ролью.
— Неужели вы считаете меня такой наивной? — Лаура неожиданно рассердилась, и это избавило ее от тревоги. — Вы можете себе представить, что я присяду перед герцогом в реверансе и назовусь маркизой де Понталек?
— Разумеется, нет. Это было всего лишь напоминание, а вот о реверансе и в самом деле не забудьте!
Как и во всех замках, занятых военными, в Ансе суетилось множество людей в форме, отлично дополняя картину во внутренних помещениях, где даже не успели убрать после предыдущего нашествия. Но несмотря на пыль и следы грязи, большой зал, украшенный элегантной резьбой по дереву, с красивой мебелью, обтянутой рубчатым бархатом, сохранял свое величие. Главным его украшением был портрет Людовика XIV, фамильное достояние, потому что король-Солнце сам подарил его Анри де Дампьеру, предку убитого графа, когда вместе с королем Англии Яковом II побывал в замке в 1653 году во время осады Сент-Мену.
Когда барон де Бац и его спутница вошли в зал, герцог Брауншвейгский сидел в кресле с кружкой пива в руке и рассматривал портрет.
— Великий король! — изрек он, не сводя глаз с картины. — Мне очень нравится этот портрет.
— Ваше высочество, разрешите вам представить мисс Адамс, — проговорил де Бац, а Лаура присела в реверансе.
Не вставая с места и не выпуская кружки из рук, герцог оценивающе осмотрел молодую женщину с головы до ног, отметил грациозность ее реверанса и вдруг рассмеялся:
— Им дают хорошее воспитание в этой стране дикарей! Можно поклясться, дорогая моя, что вы обучались искусству реверанса в Версале. Вы очаровательны. Оставьте нас, барон. Я хочу поговорить с вашей юной подругой.
Не говоря ни слова, де Бац поклонился и вышел. Герцог допил свое пиво, встал и подошел к Лауре. Он не сводил с нее глаз.
— В самом деле очаровательна, — повторил герцог, словно он разговаривал сам с собой. — Что ж, посмотрим, насколько щебет соответствует оперению. Расскажите мне что-нибудь!
— Что же мне вам рассказать?
— Расскажите мне о себе! Вы первая американка, которую я встречаю. Это редкое удовольствие… И как это приятно вечером после сражения. Как случилось, что вы оказались здесь вместе с эмиссаром французского короля? — куда менее деликатным тоном поинтересовался герцог. — Барон утверждает, что вы оба преданы моему кузену Людовику XVI.
Лаура почувствовала, что герцог совершенно не верит в это и что малейшая ошибка приведет их с де Бацем к провалу, а может быть, и к гибели. А это никак не пойдет на пользу делу, которому они служили. Она решила ответить дерзостью на дерзость.
— Барон не солгал. Мы верные подданные его величества. Я все объясню чуть позже, а пока позвольте довести до сведения вашего высочества, что девушки из Новой Англии — во всяком случае те из них, кто происходит из хороших семей, — получают такое воспитание, что могут свободно появиться при английском королевском дворе, также как и при любом другом европейском. Это что касается реверанса! Что же до меня самой, поскольку ваше высочество заинтересовала моя история, то мои родители умерли — отец несколько лет назад, мать в прошлом году. Случилось так, что она бывала в Париже вместе с моим отцом, атташе посла Томаса Джефферсона. Ей оказали честь и принимали в Версале. Моя мать испытывала глубокое восхищение королевской семьей. Ее восхищение передалось и мне. Это ответ на вопрос о преданности. Что же касается моего пребывания во Франции, то это очень просто объяснить. После смерти матери я осталась совсем одна. Мой единственный родственник — адмирал Джон Поль-Джонс — жил в Париже…
— Джонс? Он по происхождению, кажется, шотландец? Как он может быть вашим родственником?
— Мой отец тоже был шотландцем. Для нас адмирал — герой, великий человек. Так как он остался моим единственным родственником, я решила приехать к нему. Увы! Когда я оказалась в Париже, он только что скончался. Франция устроила ему национальные похороны, на которых я смогла присутствовать. Но, честно говоря, я не представляла, куда мне идти, когда лучший друг моего кузена полковник Блэкден предложил мне воспользоваться его гостеприимством и жить вместе с ним и его женой в их доме на улице Траверсьер-Сент-Оноре. Там я и познакомилась с бароном де Бацем и присутствовала при драме, которая разыгралась 10 августа. Я видела эту ужасную бойню и бесчестие, на которое народ обрек своего короля. И тогда я поклялась служить его делу, как это сделал Жан де Бац.
— Вы его любите?
Вопрос застал Лауру врасплох, но его грубая прямота допускала ответное молчание. Потом с горделивым достоинством принцессы Тарант или маркизы де Турзель Анна-Лаура де Понталек ответила:
— Я им восхищаюсь и безмерно уважаю. И кроме того, я обязана барону жизнью!
— До такой степени, что готовы пускаться в рискованные авантюры вместе с ним?
— Почему нет, если ему понадобилось мое присутствие, чтобы добраться сюда? Я полагаю, что ответила на вопросы вашего высочества?
Герцог подошел к ней совсем близко, так, что молодая женщина ощущала сильный запах пива и пота от его формы.
— Не совсем. Вам известно, зачем он прибыл сюда?
— Чтобы просить ваше высочество направить свои войска на Париж и вырвать короля из рук его тюремщиков. Времени осталось совсем мало…
— Об этом я поговорю с ним самим. Где вас разместили?
Герцог положил обе руки на плечи Лауры. Она отшатнулась, руки герцога упали.
— Нигде. Ваша хозяйка, которой навязали ваше присутствие, не представляет, что ей со мной делать. Ничего, я смогу переночевать и в карете. Я уверена, что мы не задержимся здесь надолго.
— Это буду решать я… Как и то, где вы проведете ночь.
Его тираду прервало появление адъютанта. Офицер щелкнул каблуками, встал по стойке «смирно» и доложил о чем-то по-немецки. Лаура поняла только два слова: «генерал Дюмурье». Остался для нее неясным и ответ герцога. Практически не меняя интонации, герцог Брауншвейгский продолжал уже по-французски:
— Мы скоро увидимся, моя дорогая! Я еще очень многое должен вам сказать…
Лаура присела в реверансе и затем поспешно вышла. И тут же очутилась лицом к лицу с французским офицером, чья треуголка, украшенная перьями, очень пострадала от непогоды. Он машинально снял ее в присутствии дамы, но его глаза тут же стали круглыми от радостного удивления:
— Вы? Но каким чудом? Он не успел ничего добавить. Адъютант увел его и Лаура услышала, как он представил его герцогу как полковника Вестермана. Это был тот самый эльзасец, который спас их в Тюильри, а потом поцеловал ее на берегу Сены как раз перед тем, как она прыгнула в реку, спасаясь от ярости мятежников.