Поэт встретился взглядом с бароном.
— Боюсь, что вы будете разочарованы, — медленно произнес он. — Насколько мне известно, герцог полагает, что продвижение к Парижу, когда солдаты больны, плохо вооружены, одеты в летнюю форму, было бы безумием. Надо все обдумать, перейти на новые позиции…
— У вас сейчас наилучшие позиции. Вы удерживаете дорогу на Париж.
— Но мы отрезаны от наших тылов. Австрийцы подошли только сегодня, и они не в лучшей форме, чем мы.
И тут де Баца словно осенило. Он мысленно обругал себя идиотом. Этот очаровательный человек отказался от ужина не ради удовольствия беседовать с ним. Он пришел подготовить его к встрече с герцогом Брауншвейгским и, возможно, попытаться отговорить де Баца от этого разговора. Проявив больше тонкости, чем мог предположить барон, герцог послал к нему поэта, полагая, что его де Бац выслушает охотнее. Барон встал.
— Господин советник, — твердо, но вежливо сказал Жан де Бац, — я вам крайне признателен за то, что вы попытались скрасить мне минуты ожидания. Но время идет, и я не могу ждать долее. Я должен выяснить намерения его высочества и его величества короля Фридриха Вильгельма…
— О, я полагаю, что они думают одинаково и обо всем уже договорились!
— Что ж, мне остается только надеяться, что его высочество окажет мне честь и сам сообщит мне об этом, не заставляя меня больше ждать. Даже в таком приятном обществе. Я тоже должен отдать распоряжения и смогу уехать только в том случае, если буду убежден в тщетности моих усилий.
Вздохнув, Гете тоже встал.
— Вы так легко не сдаетесь, верно? Даже если я скажу вам, что вы добиваетесь невозможного…
— Мне это слово незнакомо. Окажите мне любезность, попросите герцога принять меня незамедлительно. Не стоит больше откладывать. Потому что даже если герцога это не волнует — и мне известно, почему это так, — с нажимом добавил барон, — я должен вернуться в Париж как можно быстрее. Я должен спасти моего короля!
Гете помолчал минуту. Он снова взглянул в глаза де Баца, потом, положив сочувственно руку ему на плечо, вздохнул:
— Иду. Господин барон, я искренне восхищаюсь людьми, которые мечтают о невозможном.
Когда де Баца наконец проводили к герцогу, тот уже вернулся к созерцанию портрета Людовика XIV. Казалось, великий король буквально завораживал его. Герцог Брауншвейгский с сожалением оторвался от лицезрения короля-Солнца и с недовольным видом обернулся к барону.
— Мне сообщили, что вы намереваетесь уехать этой ночью, но прежде просите уделить вам несколько минут. Я не люблю, когда меня отрывают от трапезы, но мы сейчас на войне. Так чего же вы хотите?
— Я хотел бы узнать о намерениях вашего высочества. Сейчас в ваших руках дорога на Париж. Когда его высочество намеревается идти по ней вперед?
Тяжелый взгляд принца остановился на человеке, стоящем перед ним.
— В любом случае не этой осенью! Я отвечаю за моих солдат. Они измотаны морально и физически, плохо вооружены, отвратительно питаются. Вы проезжали через их лагеря, вы видели этих несчастных, страдающих от дизентерии, — их трясет от холода и лихорадки. Я должен возвратить их в родную страну, чтобы они вновь обрели здоровье и желание сражаться.
— Свое желание сражаться они проявили всего несколько часов назад! — не удержался де Бац. — Перед лицом врага ваши солдаты собрались и предстали достойно. Почему вы не задействовали пехоту и кавалерию? Уже подошли австрийские войска и полки эмигрантов недалеко.
— Потому что я понял, что мы попали в ловушку. И единственным выходом из нее могли стать переговоры.
— Именно это вы и сказали Вестерману? Вы намерены вести переговоры?
— Да. У вашего Дюмурье, судя по всему, самые благие намерения. Да, он ненавидит австрийцев, но насколько я понял, он совсем не против союза с Пруссией…
— А как же король?
— Его величество Фридрих Вильгельм — человек умный и дальновидный, он способен воспринять правду.
— Я говорю сейчас не о вашем короле, а о моем — Людовике XVI, короле Франции и Наварры! Вы бросаете его на произвол судьбы?
— Вы преувеличиваете грозящую ему опасность, барон. Вестерман заверил меня, что королю в худшем случае грозит отречение, а затем пребывание под надзором в одном из его дворцов. Это дает нам время вернуться домой, а потом…
— Сюда вы уже не вернетесь. Эта армия… «голодранцев», как называет их ваш король, вне всякого сомнения, выпустит вас из страны, чтобы вы могли вернуться домой со своими трофеями. Но она пойдет следом за вами и будет вести боевые действия на вашей территории! Эта армия просто еще не научилась издавать победные крики.
Герцог Брауншвейгский презрительно пожал плечами:
— С каких это пор вы посчитали себя пророком, барон?
— Эти пророчества я прочел на исполненных отваги лицах молодых солдат и их офицеров, многие из которых мне ровня! Я хорошо разглядел их в подзорную трубу.
— Держу пари, вы ими восхищаетесь.
— Да, я ими восхищаюсь. И если бы они не забыли о том, что король и королевство неразделимы с минуты коронования, я был бы рядом с ними. К несчастью, сброд в Париже требует смерти короля. И от этого отребья можно ожидать только самого худшего. И в этом большая доля вашей вины.
— Да как вы смеете! — крикнул герцог Брауншвейгский, побагровев.
— Разумеется, я смею! Если бы не ваш лишенный всякого смысла «манифест», не было бы ни событий 10 августа, ни страшного сентябрьского террора, когда три дня подряд лучших представителей нашей аристократии убивали сотнями и по улицам Парижа ручьями текла кровь. Никогда бы не был разорен дворец Тюильри и короля никогда не бросили в башню Тампля! Вам бы посмотреть на изуродованное тело принцессы Ламбаль, которой выпустили кишки и отрезали голову. Какой-то негодяй заставил перепуганного насмерть парикмахера завить волосы на этой голове. Теперь вы должны привести в исполнение ваши обещания. Вы допустили все это, и именно вы должны спасти то, что еще можно спасти!
— Это невозможно. Я не могу идти на Париж. Происходит столкновение множества интересов… Вы должны понимать…
— Интересы… — с горечью повторил де Бац. — Я могу, вне всякого сомнения, сказать вам, о чем идет; речь. Вестерман приехал, чтобы напомнить вам об этом. Вы же масон, ваше высочество, не так ли? Вы даже Великий Магистр, избранный в Вилленсбаде. Надеюсь, память мне не изменяет? Вы масон, как я уже сказал, но и Дантон, и Дюмурье, и герцог Орлеанский, и его сын герцог Шартрский, и Уильям Питт, который ненавидит короля Франции и поклялся свести с ним счеты, все они тоже масоны. Вам дали понять, что масонские ложи требуют исполнения одного из их девизов: «Lilia pedibus destrue», что значит: «Топчите лилии ногами». Ведь речь идет о французских королевских лилиях, не правда ли? А потом другой монарх сможет занять опустевший трон. Кто это сделает? Брат короля, граф Прованский, который так ловко обходит все подводные рифы? Или герцог Орлеанский? Но в этом случае придется менять королевский герб. А почему бы это не сделать вам, принцу, женатому на английской принцессе?