Теперь Лаура знала его фамилию, но это ее ничуть не волновало. Но Вестерман мог знать ее настоящее имя. Молодая женщина успокоила себя тем, что у полковника Вестермана, посланца французского командования, наверняка есть что обсудить с герцогом Брауншвейгским помимо судьбы женщины, спасшейся из окруженного дворца.
И все-таки от этой встречи у Лауры осталось тревожное ощущение. Она торопилась обо всем рассказать де Бацу, Ожидающему ее в вестибюле. Он рассматривал огромный фламандский гобелен пятнадцатого века, изображавший отъезд на охоту, который вместе с двумя деревянными скамьями с резными спинками составлял благородное убранство вестибюля.
— Очень печально, что после отхода французов госпожа де Дампьер оказалась не готовой к появлению прусских военных, — задумчиво сказал барон. — Она рискует лишиться этого шедевра. Люди Фридриха Вильгельма отовсюду норовят утащить что-нибудь интересное на память!
Он повернулся к Лауре и улыбнулся ей. Как всегда, улыбка придала необыкновенное очарование его суровому лицу:
— Как дела? Как ваш разговор с герцогом? Лаура рассказала обо всем как можно подробнее.
Барон был всем доволен до того момента, пока она не упомянула о том, что герцог положил руки ей на, плечи. Он нахмурился.
— Именно этого я и боялся, когда брал вас с собой. Я вам говорил об этом. Герцог Брауншвейгский — поклонник красивых женщин. Да, мне пришлось пойти на этот риск. Этот маскарад, по крайней мере, позволил нам быстро добраться сюда. Один я бы не справился. А теперь нам надо…
— Подождите, — прервала его Лаура, — вы еще не все знаете!
Она рассказала ему о своей встрече с эльзасцем на пороге большого зала.
— Только этого нам не хватало! — тяжело вздохнул барон. — Я видел, как приехал этот Вестерман.
— Вы его знаете?
— Я знаю всех разъяренных псов, окружающих новых властителей. Это лучший друг Дантона, а ведь он родом из славной дворянской эльзасской семьи. Сначала Вестерман служил гусаром, потом был шталмейстером в конюшнях графа д'Артуа. В 1789 году он даже стал старшим бальи дворянства в Страсбурге. Но революция вскружила ему голову! Именно он возглавлял штурм Тюильри. Эльзасец во главе марсельцев и жителей Бреста! Немыслимо! Мне очень хотелось бы узнать, когда этот тип присоединился к Дюмурье. Но кое-что я знаю наверняка — Вестерман ненавидит короля, это во-первых, а во-вторых, это грубое и жестокое животное, несмотря на приличные манеры. Если он в вас влюбился, да поможет вам бог!
Возвращение госпожи де Дампьер избавило Лауру от необходимости отвечать. Графиня сообщила ей, что нашла для нее маленькую комнатку, которую один из офицеров герцога освободил по приказу его величества.
— Она рядом со старой бельевой, где мы поместили раненого, — пояснила графиня. — Надеюсь, подобное соседство вам не помешает. Несчастный страдает, и его стоны слышны повсюду!
— Вы необыкновенно добры, графиня, — ответил ей де Бац, — но мисс Адамс только немного отдохнет там перед тем, как мы покинем ваш замок. Если мне удастся сегодня же вечером поговорить с герцогом, ночью мы уедем.
— Я буду очень сожалеть об этом. Я чувствую себя совершенно потерянной среди этих немцев… А пока пойдемте со мной на кухню, юная дама, вам необходимо согреться и прийти в себя. Вы, барон, можете присоединиться к нам.
— Благодарю вас, графиня, но я должен во что бы то ни стало найти моего секретаря.
Это был всего лишь предлог. На самом деле де Бац решил дождаться, пока полковник Вестерман выйдет от герцога. Эльзасца ждал отряд кавалеристов с белым знаменем парламентеров. Де Бац не смог не отметить их гордую осанку. Французы стояли посреди двора, охраняемого со всех сторон солдатами со свирепыми лицами. Парламентеры не стали спешиваться, лишь временами заставляя лошадей двигаться, поднимая их на дыбы, чтобы они не замерзли.
Наконец появился Вестерман. Он пересек вестибюль, не заметив стоявшего в темном углу барона. Но тот сумел разглядеть на высокомерном лице полковника выражение глубокого удовлетворения, и это ему совершенно не понравилось. Де Бац решил, что настало время просить аудиенции у герцога Брауншвейгского. Но в зал его не провели. К нему вышел советник великого герцога Саксен-Веймарского, с которым они обменялись несколькими словами во время сражения — мужчина лет сорока, высокий, красивый, с мечтательным взглядом, изящными руками, обладавший врожденной элегантностью. Барон вспомнил его фамилию — Гете. Он был литератором и поэтом, и де Бац нашел, что с ним необыкновенно приятно разговаривать.
— Наши принцы собираются ужинать, герр барон, — сообщил ему Гете на не слишком совершенном французском. — Они уже перешли в столовую, и я пришел, чтобы пригласить вас присоединиться к ним.
Де Бац прислушался к громким голосам, скрипу стульев, звяканью посуды. Он намеревался обсудить сражение с герцогом Брауншвейгским, но делить хлеб с человеком, в чьей порядочности он сомневался, барон не имел ни малейшего желания.
— Благодарю вас, господин советник, но я не голоден. И потом, я не хотел бы показаться навязчивым.
— Вы не хотите ужинать с немцами, потому что вы француз?
— Вы проницательны. Пусть я предан только королю, но те, с кем прусские войска обменялись вы стрелами из пушек, все же остаются моими соотечественниками. Я предпочитаю подождать, чтобы его высочество мог меня принять, как я просил…
— Вы можете прождать очень долго.
— Поверьте мне, это не имеет никакого значения!
Мне здесь будет очень удобно, — добавил он, указывая на одну из резных дубовых скамей.
— Тогда я составлю вам компанию, — сказал Гете, направляясь к скамье.
— Не беспокойтесь, прошу вас! Вы не должны ради меня лишать себя ужина!
— Сколько их было! Во-первых, я, как и вы, не хочу есть…
— Умоляю вас, господин фон Гете, оставьте это! Вы меня смущаете!
— Для немца быть вежливым значит лгать. Я вам не лгу: я не голоден. И потом, вы меня интересуете. Когда во время битвы грохочут пушки, так непросто расслышать друг друга.
— Вы и в самом деле приняли это за битву?
— Я знаю, что сражение не соответствовало правилам ведения боя. И именно поэтому оно меня заворожило. А теперь, барон, скажите мне, кто, по-вашему, оказался победителем?
Де Бац не смог не ответить на улыбку этого человека, настолько она оказалась заразительной, и подумал, что это привилегия поэтов рассуждать обо всем с юношеской непосредственностью.
— Трудно сказать. С моей точки зрения, никто, потому что герцог отказался от рукопашной схватки. Ваши солдаты остались на позициях, французы тоже. Завтра увидим.
— Вы полагаете, что канонада начнется снова? Это может длиться долго…
— Надеюсь, что нет. Для нас, людей, хранящих верность королю Франции, время очень дорого. Ему грозит смертельная опасность, и если ему не прийти на помощь как можно скорее…