– Вурд хороший охотник. И все же я предпочел бы Нуза, – откликнулся Грод. – Думаю, Бран придерживается того же мнения.
– Выбрать между ними трудно. Но, по моему разумению, высокой чести больше заслуживает Вурд, – заметил Друк.
– Теперь, когда состязания окончены, Мог-урам и их помощникам предстоит готовиться к обрядам и таинствам, – сказал Краг. – Гува мы не увидим до самого празднества. Этим вечером Бруд и Гув не будут ужинать вместе с нами. Надеюсь, женщины не сочтут, что, раз так, следует приготовить поменьше. Я не прочь, как следует подкрепиться. Ведь потом придется голодать до самого пиршества.
– Думаю, окажись я на месте Бруда, мне бы не слишком хотелось есть, – заметил Друк. – Конечно, быть избранным для Медвежьего Ритуала – это великая честь. Но завтра утром Бруду понадобится вся его отвага.
С первыми рассветными лучами пещера опустела. Женщины встали еще затемно и принялись за работу при свете костров. На приготовления к празднеству уже было затрачено немало усилий, а впереди предстояло еще больше хлопот. Когда над вершинами гор вспыхнул сверкающий диск и залил пещеру золотистыми лучами, все ее обитатели от мала до велика были уже на ногах.
Предпраздничное возбуждение никому не давало усидеть на месте. Теперь, когда состязания окончились, мужчины могли отдохнуть, но им было не до того. Их беспокойство передавалось мальчикам-подросткам, те, в свою очередь, взбаламутили младших. К немалому недовольству занятых делом женщин, дети без конца крутились у них под ногами.
Переживания были на время забыты, когда женщины подали просяные лепешки, испеченные на горячих камнях. Этот скудный завтрак был поглощен с подобающей случаю торжественностью. Такие просяные лепешки пеклись раз в семь лет перед Медвежьим Ритуалом. Они являлись единственной пищей, которую все люди Клана, за исключением грудных детей, позволяли себе до празднества. Разумеется, лепешки не утоляли, а лишь разжигали голод, особенно томительный из-за соблазнительных запахов, исходивших от многочисленных костров. По мере того как близился час Медвежьего Ритуала, возрастало и волнение. К полудню оно достигло своего пика.
Креб не сказал ни Эйле, ни Убе, что одной из них следует приготовиться к священному обряду, который состоится после празднества. Они поняли, что Мог-уры не сочли их достойными. Не только Эйла и Уба горько сожалели, что Иза оказалась не в силах выдержать тяготы пути. Напрасно Креб убеждал Мог-уров позволить одной из дочерей целительницы приготовить напиток из корней. Шаманы страстно желали свершить обряд как должно и испытать чары чудодейственного зелья. Но все же Эйла казалась им непозволительно странной, а Уба – юной. Они по-прежнему отказывали признать Эйлу женщиной Клана и тем более целительницей, преемницей Изы. Ведь значение магического обряда в честь Урсуса было огромным. Последствия его, хорошие или дурные, долго сказывались на всех людях Клана. И Мог-уры опасались навлечь на своих соплеменников неудачи и бедствия. Риск был слишком велик.
Отказ от традиционного обряда усугублял сомнения относительно первенства Клана Брана. Несмотря на победы, одержанные охотниками в состязаниях, присутствие Эйлы заставляло относиться к Клану с предубеждением. Многие восприняли ее появление на Сходбище как кощунственный вызов традициям. Убежденность Брана в собственной правоте, неколебимость, с которой вождь отвергал все возражения, не позволяли безоговорочно осудить его. Но Бран вовсе не был уверен, что, в конечном счете, сумеет одержать верх.
Вскоре после того, как просяные лепешки были съедены, вожди всех Кланов собрались у входа в пещеру. Недвижно, в полном молчании они ожидали, пока все взоры обратятся к ним. Наконец люди, охваченные праздничной суетой, заметили, что вожди готовы начать Ритуал. Тишина, распространившись словно круги по воде, охватила поляну перед пещерой. Каждый охотник спешил занять место, соответствующее положению Клана и своему собственному положению. Женщины, побросав дела и кое-как утихомирив детей, торопились вслед за мужчинами. Час Медвежьего Ритуала настал.
Первый удар дубинки о деревянный барабан, подобно раскату грома, разбил безмолвие. И тут же, медленный величавый ритм был подхвачен мощным равномерным гулом, исходившим из полого бревна, и глухими ударами деревянных копий о землю. Отрывистая дробь сливалась в сплошной мощный звук, который мгновение спустя распадался на разрозненные удары. Волны напряжения накатывали одна за другой, ожидание становилось почти невыносимым.
Внезапно все стихло. Словно возникнув из воздуха, у клетки пещерного медведя появились десять Мог-уров, облаченных в медвежьи шкуры. Великий Мог-ур стоял в одиночестве по другую сторону клетки. В воздухе вновь повисла звенящая тишина, хотя в ушах у людей все еще отдавались громовые раскаты барабана. В руках Мог-ур держал особый инструмент – плоский кусок дерева с привязанной к нему веревкой из жил. Взявшись за конец веревки, он принялся раскручивать ее. Свист, вначале едва слышный, быстро перерос в оглушительный рев, от которого по спинам у собравшихся забегали мурашки. То был голос Пещерного Медведя. Он властно требовал, чтобы все прочие духи покинули Ритуал, посвященный лишь ему, Урсусу. Люди знали, сейчас ни один из духов-защитников не сможет прийти к ним на помощь. Они всецело полагались на милость Урсуса, Великого Покровителя Клана.
К громовому реву внезапно присоединился резкий высокий звук – заливистая трель, от которой бросило в дрожь самых отчаянных смельчаков. Этот потусторонний, неземной звук, прорезавший раскаленный воздух, поразительно напоминал голос бестелесного духа. Эйла стояла в передних рядах и видела, что трель эта исходит из необычного инструмента, который один из Мог-уров держал у губ.
То была флейта, сделанная из кости огромной птицы. Она не имела отверстий для пальцев, и, для того чтобы играть на ней, приходилось беспрестанно открывать и закрывать ее раструб. Но умелый игрок извлекал из этого нехитрого инструмента причудливую мелодию. Для Эйлы, так же как и для всех прочих, эта музыка была настоящим чудом. Чарующие звуки флейты завораживали, казалось, они прилетели по велению шамана из мира духов. Такие звуки могли рождаться лишь во время священного Ритуала. Если рев, который извлекал из своего инструмента Великий Мог-ур, был подобен голосу пещерного медведя из плоти и крови, звуками флейты с людьми изъяснялся дух Урсуса.
Даже шаман, играющий на флейте, трепетал перед магической силой звука, исходившего из костяной трубки, которую он смастерил своими руками. Секрет изготовления флейт и игры на них ревниво оберегался Мог-урами его Клана на протяжении многих поколений. Шаман-музыкант, владеющий этой тайной, был окружен особым почетом. Он уступал первенство лишь Кребу, облеченному несравненным могуществом. Но мнение его было чрезвычайно весомым, а к Эйле он относился с безоговорочным неприятием.
Громадный медведь, тяжело переваливаясь, ходил по клетке из угла в угол. Сегодня его не накормили и не напоили. Он, не знавший до сих пор мучений голода и жажды, не мог понять, что означает подобное обращение. Толпа, от которой исходил запах возбуждения и тревоги, непривычные звуки барабанов и флейты раздразнили зверя.