Напротив входа находилось углубление, вырытое в лёссовой почве на склоне горы. Оно напоминало яму для готовки пищи, только вырытую в наклонной плоскости. Это явно было предназначено не для приготовления пищи. Во второй комнате Эйла увидела кострище. По пеплу она поняла, что здесь горели кости. Место походило на ямы для костра у племени Мамутои. Эйла огляделась в поисках входного отверстия для воздуха. Чтобы кость горела, нужен очень жаркий огонь, а для этого необходим приток воздуха. У Мамутои печи-ямы снабжены были траншеями, по которым снаружи подавался воздух и которые были оборудованы заслонками. Джондалар, изучив содержимое второй комнаты, пришел к такому же выводу: судя по цвету и твердости стен, здесь мог долгое время поддерживаться очень жаркий огонь.
Да, никогда прежде он не видел ничего похожего на то, что показала Ш'Армуна. Фигурка была сделана из керамики, обожженной глины, а не из природного сырья, и это был первый материал, созданный руками и умом человека. Камера служила печью не для приготовления пищи, а для обжига и сушки. И первая такая печь была создана вовсе не для изготовления непроницаемой для воды полезной утвари. Задолго до изготовления посуды так обжигались маленькие фигурки из глины, изображавшие животных и людей, — только женщин, но не мужчин, это были не портреты, но символы, метафоры, которые говорили о большем, чем показывали. Это была аналогия, духовное сходство. Это было искусство. Оно появилось раньше создания полезных вещей. Джондалар обратился к Ш'Армуне:
— Здесь горит священный огонь Великой Матери? Женщина кивнула, зная, что он поверил ей. Молодой женщине понадобилось для этого меньше времени.
Эйла обрадовалась, когда они вышли оттуда. Она не знала, была ли причиной жара в помещении, или стоящие там фигурки, или еще что-то, но у нее стало тяжело на сердце. Она вдруг ощутила там опасность.
— Как ты додумалась до этого? — Джондалар подразумевал печь для обжига.
— Великая Мать привела меня к этому.
— Разумеется, но как?
Ш'Армуна улыбнулась его настойчивости:
— Впервые эта мысль пришла, когда мы строили дом. Ты знаешь, как мы строим их?
— Наверное. Ваши дома похожи на жилища Мамутои, и мы помогали Талуту и другим строить дом в Львином стойбище. Они начали с каркаса из костей мамонта, затем положили толстый слой ивовых веток, затем слой травы и тростника. Еще слой дерна, а сверху все это обмазали глиной, которая, высыхая, становится очень прочной.
— Точно так строим и мы. И вот когда мы добавляли глину, Великая Мать открыла мне первую часть тайны. Мы заканчивали работу, но стало уже темно, и мы разожгли большой костер. Глина густела, и какая-то часть ее попала в огонь. Это был жаркий костер, горело много костей, и мы поддерживали огонь всю ночь. Утром Бругар велел мне очистить кострище, и я нашла несколько кусков затвердевшей глины. Помню, что один кусок напоминал очертаниями льва.
— Тотем Эйлы — Лев, — сказал Джондалар. Шаманша взглянула на женщину и продолжила рассказ:
— Когда я обнаружила, что этот лев не размокает в воде, я попыталась сделать еще. Было много попыток, Великая Мать подсказала мне еще кое-что.
— Почему ты выдаешь свои тайны нам? Показываешь нам свою силу? — Вопрос Эйлы был настолько прямым, что застал женщину врасплох, но она тут же улыбнулась:
— Не воображай, что я рассказываю тебе все. Я лишь показываю тебе то, что само по себе ясно. Бругар тоже думал, что узнал все мои секреты, но вскоре понял, как все обстоит на самом деле.
— Бругар знал о твоей работе, — сказала Эйла. — Невозможно развести жаркий огонь без того, чтобы кто-то не знал об этом. Как ты умудрилась скрыть от него секреты?
— Вначале ему было все равно, чем я занимаюсь, пока он не увидел некоторые результаты. Тогда он решил, что может делать фигурки сам, но он не знал всего того, о чем поведала мне Великая Мать. Она с яростью отклонила все его попытки. Фигурки Бругара разрывались с большим шумом. Осколки разносились Ею с такой скоростью, что некоторых ранило. После этого Бругар стал бояться моей силы и больше не пытался властвовать надо мной.
Эйла представила себя в тесном помещении, где в разные стороны разлетаются раскаленные куски глины.
— Но это еще не объясняет, почему ты так много говоришь о своей силе. Возможно, что Великая Мать могла открыть эти секреты и еще кому-то.
Ш'Армуна кивнула. Она ожидала таких вопросов и решила, что полная искренность — лучший способ разговора.
— Конечно, ты права. У меня есть причина. Мне нужна ваша помощь. Великая Мать дала мне большую силу, которая пугает даже Аттароа. Но эта женщина непредсказуема, и когда-нибудь она преодолеет страх. Тогда она убьет меня. — Она взглянула на Джондалара. — Моя смерть, кроме меня, никого в общем-то не тронет. Но я боюсь за других, за людей моего стойбища. Когда ты рассказал, как Мартона передала власть сыну, я поняла, насколько у нас здесь скверная обстановка. Я знаю, что Аттароа никогда не отдаст власть добровольно, и боюсь, что, пока она правит, от стойбища ничего не останется.
— Почему ты так убеждена в этом? Если она так непредсказуема, то вполне может устать от этого, — сказал Джондалар.
— Уверена, потому что она убила того, кому должна была передать власть, — своего ребенка.
— Она убила своего ребенка? Когда ты сказала, что Аттароа была причиной их смерти, я подумал, что это была случайность.
— Это была не случайность. Аттароа отравила их.
— Отравила собственного ребенка! Как кто-то может убить собственного ребенка? За что? — спросил Джондалар.
— За что? За то, что тот хотел помочь спутнику Кавоа, той молодой женщины, которую вы видели. Она влюбилась в мужчину и хотела бежать с ним. Ее брат хотел им помочь. Все четверо были пойманы. Аттароа помиловала только Кавоа, потому что она беременна, но ей грозит опасность: если она родит мальчика, их обоих казнят.
— Ничего удивительного, что она выглядит такой несчастной, — сказала Эйла.
— Я тоже в этом замешана, — побледнев, сказала Ш'Армуна.
— Ты! Что ты сделала против тех молодых людей? — спросил Джондалар.
— Я ничего не имела против них. Дитя Аттароа была моей помощницей, почти моим ребенком. Я несу ответ и за нее, но чувствую себя, как если бы сама отравила их. Я ответственна за эти смерти. Если бы не я, Аттароа никогда не достала бы яд и не знала бы, как им пользоваться.
Они видели, что женщина глубоко переживает случившееся.
— Но убить собственного ребенка! — Эйла потрясла головой, как бы стараясь избавиться от таких мыслей. Она была в ужасе. — Как она могла?
— Не понимаю. Расскажу, что знаю, но это длинная история. Пожалуй, нам надо вернуться в мой дом. — Она не желала говорить об Аттароа в столь людном месте.
Эйла и Джондалар последовали за ней. Раздевшись и усевшись возле очага, они пили согревающий чай. Ш'Армуна молчала, собирая свои мысли.