– Ты зовешь меня в ЗАГС? Через пару дней после того, как уже был там с другой?
Танкован поставил бокал и сцепил пальцы под подбородком.
– Ну зачем ты так?.. – укоризненно произнес он. – Я ж от чистого сердца… Никогда и никого, кроме тебя, не звал в жены. Никому не говорил такого. Даже для Светки другие слова нашел – пустые, ничего не значащие. Ее уже нет… А мне стыдно за свою глупость и ложь.
– Значит, со мной по-другому? – спросила Татьяна.
– С тобой все по-другому. Все иначе. Все впервые. – Максим смотрел ей в глаза. – Я и люблю – в первый раз. Тебя люблю… Тебя, Таня…
Она вдруг опустила голову.
– Я тоже тебя люблю, Максим…
Танкован просиял.
– Значит, ты выйдешь за меня замуж?
– Я подумаю.
Он вскочил с места.
– Я хочу, чтобы нас расписали немедленно! Прямо сегодня! Чтобы ты не думала всякие глупости – сегодня же обменяемся кольцами под музыку Мендельсона.
– Сегодня нас не распишут даже по ходатайству президента, – засмеялась Татьяна. – Уже поздно… Да и колец нет.
– Тогда – завтра! – настаивал Максим. – Похлопочи, милая, у тебя же есть связи! Дрожу от нетерпения назвать тебя своей женой!
– Хорошо, – улыбнулась она. – Сделаю все, что в моих силах. Но у меня условие, дорогой…
– Любое! – с готовностью воскликнул Танкован. – Мне еще спеть? Или выпрыгнуть из окна?
– Хорош кавалер! – Татьяна покачала головой. – Поел, попил, потанцевал – и в кусты! В смысле – в окно. Это одно и то же, поскольку ресторан на первом этаже.
– Понимаю, – подмигнул он. – Ты хочешь, чтобы я сиганул с телебашни?
– Я хочу, чтобы мы провели наш медовый месяц… – она заговорщически наклонилась к Максиму, – …в Сыром Яру.
– Что? – опешил он. – Ссылка в Сибирь? Я не декабрист, любимая, чтобы из-за меня тащиться в глушь. Я полагал, нам больше подойдут Мальдивы или на худой конец Турция.
– Мальдивы подождут, – решительно возразила Михеева. – А Сырой Яр ждать не будет. У нас с тобой как минимум три причины мчаться туда безотлагательно.
– Называй. – Максим приготовился загибать пальцы.
– Во-первых, – она вытерла салфеткой губы и надела очки, – ты меня познакомишь со своими родителями. Это ведь очень важно, дорогой, и просто по-человечески так положено.
– Допустим, – согласился Танкован и зажал мизинец.
– Во-вторых, – продолжала Татьяна, – я хочу нормальную, веселую, шумную свадьбу, милый. С друзьями, соседями, родственниками и криками «горько». Напоминаю тебе, что это – мой первый брак и, надеюсь, последний.
– Принято, – усмехнулся он и зажал безымянный палец.
– И наконец… – Она вдруг посерьезнела. – Нам надо раз и навсегда решить твою проблему и оградить тебя от опасности.
Максим смотрел на нее, готовясь загнуть третий палец.
– А сделать это можно не на Мальдивах, не в Турции и даже не в Москве. Только в Сыром Яру, – закончила Татьяна.
Маргариту разбудил телефонный звонок. Она с трудом разлепила веки и уставилась в потолок, силясь вспомнить, где находится. На мгновение ей показалось, что паутинка трещин, вплетенная в волокна рассохшихся белил, очень похожа на ту, что она видела совсем недавно. Не хватает только чего-то важного рядом, возможно – яркого круга, или квадрата, или даже маленьких квадратиков в обрамлении ярких кружков… Не хватает… решетки! Обычной вентиляционной решетки и нескольких ламп по краям. И тогда эта бесконечная паутинка трещин на белом поле будет означать… потолок ПИТа!
Маргарита рывком села в постели. События минувшей ночи разом нахлынули на нее, вдавили голову в плечи, сделали ватными руки. Она зажмурилась и стиснула в отчаянии зубы. В памяти, наползая друг на друга, словно в жутком слайд-шоу, плыли картинки: футбол по телевизору, электрощит, хлороформ… ослепительная река, белый песок и черная беда за спиной… эндотрахеальная трубка, связанные руки, Журналов… слюнявый рот, ножницы, кровь… Потом – автобус, сонный водитель, бескрайние травы, тяжелые от росы… И наконец – «пес» на двери, Юрик и страшный человек в штормовке с ружьем. И это все на самом деле случилось с ней за одну ночь!
В комнату вбежал Антошка с телефонной трубкой в руке.
– Мамочка, это тебя… – Он виновато пожал плечами. – Я сказал дяде, что ты спишь, а дядя все равно просит разбудить.
– Маргарита Байкалова? – голос был незнакомым – самоуверенным и грубоватым.
– Это я… – хрипло подтвердила она.
– Прошу вас срочно прибыть в больницу для дачи показаний.
– Каких показаний? – Маргарита потерла лоб. – Что случилось?
Это был довольно глупый вопрос, и голос отреагировал незамедлительно:
– Вам лучше знать, что случилось этой ночью и почему один из уважаемых врачей клиники получил увечье.
– Увечье? – все еще плохо соображая, переспросила она. – Вы говорите о Журналове?
– Ну слава богу, вспомнили, – насмешливо подтвердил голос. – Извольте быть здесь через полчаса.
– А вы… кто? – спросила Маргарита.
– Я – сотрудник криминальной милиции города, – отчеканил собеседник. – Еще вопросы будут?
– А Сашка… То есть я хотела сказать – Александр Корж… Он – там?
В трубке на мгновение воцарилась тишина, а потом тот же голос холодно произнес:
– Александр Михайлович очень расстроен случившимся и считает, что вы заигрались в собственные фантазии.
– Я так и думала, – с горькой усмешкой кивнула Маргарита.
– Вы приедете сами или за вами выслать наряд? – сухо уточнил голос.
– Я буду через сорок минут. – И она повесила трубку.
В висках плескалась горячая боль. Она, как злая, но преданная собака, откликалась на голос, на поворот головы, даже на движение глаз. Эта жуткая боль мешала думать и чувствовать. Может быть, поэтому Маргарита сейчас тяжело соображала и не так остро ощущала отчаяние.
Она ободряюще улыбнулась притихшему Антошке и босиком отправилась в ванную.
– Что с тобой? – спросила Нонна Карловна, когда Маргарита села за стол и с отрешенным видом принялась помешивать ложечкой в пустой кружке. – Ты здорова?
– Я здорова, мама, – пробормотала та. – Просто… Меня опять вызывают на работу.
– После ночного дежурства? – всплеснула руками мать. – С ума они там все посходили со своим кризисом! – Она хлопнула ладонью по столу. – Где это видано, чтобы людей за копейки заставляли так надрываться?!
– Меня, наверное, посадят в тюрьму, – безжизненным голосом сообщила Маргарита.
– Ты о чем, детка? – нахмурилась Нонна Карловна. – Опять переживаешь по поводу своего умершего пациента?