Дмитрий во время этого обмена мнениями в основном молчал; но тут он перебил разбойника:
— Погоди-ка, некоторые из нас, койотов, рады всему этому не больше, чем вы. Меня, между прочим, в родной норе ждет выводок щенков. Я их сто лет не видел! Они, наверное, уже почти вырастут к тому времени, как я доберусь домой. Если вообще доберусь.
Разбойники не стали спорить с этим честным признанием; какое-то время клетки висели в полной тишине, пленники впали в задумчивость. Наконец Ангус заговорил.
— Эй, Шеймас, — окликнул он.
— Ну? — ответили ему.
— Создай нам атмосферу, — сказал Ангус. — Только смотри, чтоб не слишком грустно — давай такое, чтоб поднять настроение.
Окружающие разбойники все как один одобрительно забормотали: “Ага, ага”.
Шеймас, висящий прямо над Кертисом, — тот, который плевался, — повернулся и заговорил с другими пленниками.
— Что, — сказал он, — типа “Девушки из Дикого леса”?
Кормак застонал.
— Господи, не надо, только не эту приторную слезливую муть. Что-нибудь, чтоб отвлечься.
Эймон выкрикнул предложение:
— Как насчет той, про адвоката — про адвоката и Джока Родерика?
Предложение оказалось удачным, и остальные разбойники поддержали его криками.
Шеймас согласно кивнул, поерзав в клетке, выпрямился и начал петь приятным мелодичным голосом:
Сойер-сутяга в суде промышлял,
Вдов и сирот до гроша обирал,
Прятал монеты в своем сундуке,
Бедным оставив слезу на щеке.
Храбрый разбойник Джок Родерик с Хэнратти-Кросс!
Длинной дорогой отправился в путь,
Чтоб у клиента деньжат хапануть.
В месте глухом ему встретился Джок,
Холодно щелкнул взведенный курок.
Храбрый разбойник Джок Родерик с Хэнратти-Кросс!
“Эй, погоди! — прохрипел адвокат. —
Я покажу тебе истинный клад:
Тяжбу вдова проиграла в суде,
Денег там хватит и мне, и тебе!”
Храбрый разбойник Джок Родерик с Хэнратти-Кросс!
Молча в законника целится Джок.
Тот: “Я слепого к ответу привлек,
За слепоту он заплатит сполна,
Все эти деньги достанутся нам!”
“Я тебя, гад, так и быть, отпущу —
Только сперва с тебя шкуру спущу!”
Храбрый разбойник Джок Родерик с Хэнратти-Кросс!
Отдал законник, под дулом дрожа,
Денежки все до кривого гроша,
Мантию, лошадь, штаны он отдал
И через лес нагишом побежал.
Храбрый разбойник Джок Родерик с Хэнратти-Кросс!
На последних строках пещера взорвалась смехом и аплодисментами, и клетки затряслись под весом хохочущих разбойников. Кертис против воли слегка улыбнулся. Дмитрий кисло крикнул из своей клетки:
— Прекрасная песня, народ, правда прекрасная!
Когда последний гвоздь был загнан в крышку ящика, стук молотка затих, и Прю осталась сидеть в темноте и одиночестве, напряженно прислушиваясь к звукам снаружи. Она попрощалась с Энвером, пообещав, что они снова встретятся по ту сторону границы, еще раз поблагодарила Ричарда, а потом спокойно стала ждать, когда ее заключат в упаковочный ящик. Внезапно раздался громкий “шмяк”, звук дерева, ударившегося о металл, и она скатилась вбок, чувствуя, как под ней сдвинулся мир — похоже, ящик поставили на тележку и везут — бац! — к заднему борту фургона. Стукнувшись макушкой о стенку, Прю едва удержалась от того, чтобы вскрикнуть. Сквозь доски послышался шепот Ричарда: “Извини!”, а потом: “До встречи на той стороне!” Лязг металла. Шаги. Хрип заводящегося мотора и грохочущий рык — фургон переключил сцепление и тронулся с места.
Прю поерзала в ящике, стараясь не обращать внимания на растущее напряжение в согнутых коленях. В ящике с ней соседствовали горстка древесных стружек и обрывки бумаги, остатки упаковки предыдущего содержимого посылки. Сам ящик слабо пах воском.
Фургон попал в колдобину, коробку сильно встряхнуло, и Прю завалилась набок, на стенку. На этот раз, врезавшись коленом в пол, она громко айкнула. Опершись о стенки ящика, девочка снова выпрямилась и приготовилась к тряске.
Когда поверхность дороги сменилась с грубой щебенки на гладкую мостовую, Прю почувствовала, что трясти стало меньше. Двигатель, содрогнувшись, переключился на более высокую передачу, и почтовый фургон набрал скорость. Слышно было, как по сторонам кузова свистит ветер. Так прошло с четверть часа, и Прю привыкла к поездке, дыхание постепенно успокоилось и стало ритмичным. Фоновый шум двигателя перекрывали только вопли далекой сирены — было ясно, что КЛИНОК продолжает поспешно отлавливать птиц.
Время шло. Прю постепенно начала осознавать, что за последние два дня спала не больше пары часов. Девочка вдруг заметила, что с трудом держит глаза открытыми. Поддавшись порыву, она немедленно провалилась в сон — тревога за свою судьбу растаяла, как свечной воск.
Пока фургон не притормозил.
Глаза распахнулись сами. Сердце пустилось галопом, будто скаковая лошадь, перед которой открылись стартовые ворота. Звук шагов, бормотание. Шум приблизился к задней части кузова, и внезапно дверцы фургона с лязгом открылись настежь, и теперь голоса приглушались только тонким слоем фанеры, отделявшей Прю от кузова фургона.
— … в такое позднее время, — звучал один из голосов. — Предписания, понимаете ли. Нас проинструктировали, что этой ночью из-за облав нужно проявить бдительность. Особенно пограничному патрулю.
— Конечно, офицер.
Это был голос Ричарда. Он звучал спокойно и уверенно, и эта уверенность наполнила Прю смелостью. Она задержала дыхание и стала ждать.
— Ну, давайте посмотрим, — сказал другой голос, который, как предположила Прю, принадлежал пограничнику. Фургон покосился под весом офицера, забравшегося в багажное отделение.
— Конверты, бандероли, — проговаривал офицер, шагая по металлическому полу. — М-м-м-хм, вроде бы все в порядке.
Внезапно раздался громкий глухой удар по борту ящика. Офицер его пнул! Прю зажала рот рукой.
— А в этом что, почтмейстер? — спросил офицер.
Уверенность испарилась из голоса Ричарда.
— Туалетная бумага, — сказал он, спотыкаясь на первых согласных. — Полотенца и… эээ… дамское нижнее белье.
“ЧТО?” — мысленно взвизгнула Прю.
— Что? — сказал офицер.