Когда они выбрались из толпы и оказались вдруг в относительном уединении, Амелия произнесла:
— Не знаю, стоит ли об этом говорить, но если вы хотите, чтобы общество поверило, будто вы и вправду заинтересовались мной, разве не следует вам выказать несколько больше радости по поводу того, что вы проводите со мной время?
Она делала вид, будто восхищается озером, виднеющимся вдали; краешком глаза она заметила, как он скривил губы, ощутила тяжесть его взгляда.
— Нет. Полагаю, это выглядело бы неправдоподобно. Нет, нет, — продолжил он ровным голосом, когда она, сверкая глазами, повернулась к нему и с губ ее готово было сорваться возражение, — не потому, что мое желание проводить время в вашем обществе не может быть правдой, — он не отводил от нее глаз, — но потому, что показать обществу, будто я, как побитый щенок, припадаю к вашим изящным ножкам, вот это именно и будет выглядеть весьма неправдоподобно. — Он поднял темную бровь. — Вам так не кажется?
Побитый щенок — нет, таким она его не знала. Всегда, всю жизнь он был, как и сейчас, надменно-отчужденным, высокомерным и холодным. Словно под его элегантной одеждой скрывалась стальная кольчуга, под которой не видно было человека из плоти и крови.
Амелии пришлось согласиться с ним, но ей это не понравилось. Гордо вскинув голову, она отвела взгляд.
Немалого труда Люку стоило не усмехнуться. Обхватив длинными дальцами ее запястье, он погладил его, после чего взял ее под локоть.
— Пойдемте — пора вернуться к обществу.
Пока они разговаривали с одной группой, потом со второй, он прокрутил в уме список присутствующих. Среди гостей подобных ему было мало. Два-три человека постарше, вроде полковника Уитерсея, интимно склоняющегося к ушку хорошенькой вдовушки, и масса молодых розовощеких щенков, которые держались за шлейфы своих матерей и, заикаясь от волнения, выражали пылкое желание подержать ридикюль барышни, пока та поправляет на себе шаль. Никаких мужей — их и не ожидали. Учитывая, что сезон подходит к концу, волки охотились в других местах. Люк сомневался, что большинство ему подобных сейчас бодрствуют. Наверняка они спят, спят в той постели, которую удостоили своим посещением.
Когда леди Харрингтон позвонила, созывая всех на лужайку, где на столах их ожидали всевозможные кулинарные чудеса, он привел туда Амелию и со своей обычной отчужденной грацией помог ей положить на тарелку лакомые кусочки, а затем от души наполнил собственную тарелку. Сохраняя вид задумчивой скуки — Реджи, прищурясь, почему-то подозрительно поглядывал на него, — он держался рядом с Амелией, обмениваясь незначительными замечаниями с теми, кто подходил к ним, чтобы поговорить.
. Он старался не подать матронам, которые всегда жадно наблюдают за такими, как он, ни малейшего повода подумать, будто у него есть хоть какое-то намерение очаровать какую-нибудь из присутствующих милых невинностей, и уж точно — не красавицу, сидевшую рядом с ним.
Солнце поднялось выше. Стало жарко. Кулинарные изыски ее светлости поглощались с удовольствием, так же как и отменные вина.
Как он и ожидал, после того как желудки наполнились, молодежь страстно возжелала осмотреть грот у озера. Их же мамашам хотелось одного — устроиться в тенечке и продолжить свой бессвязный лепет. Следовательно, на долю Реджи и юношей с блестящими от волнения глазами выпало сопровождать стайку посмеивающихся барышень по лужайкам, через рощу и по берегу озера к гроту.
Люк не мог дождаться момента, когда его мать и Луиза посмотрят туда, где у стола все еще сидел он с Амелией, а потом на лужайку, на хихикающих девиц. Они были похожи на куртину ярких цветов, зонтики их колыхались, темные фраки молодых людей мелькали среди них.
Мать поймала его взгляд и подняла брови. А Луиза была откровенно довольна.
Словно в ответ на намек матери он изобразил на лице ужасную скуку и посмотрел на Амелию.
— Пойдемте — придется пойти с ними.
Только она, сидя рядом с ним, могла прочесть в его глазах и понять, что вести себя как влюбленный под приглядом сводни он не намерен. Она несколько секунд смотрела на него и наконец протянула руку.
— Пойдемте. Уверена, что грот — это очень занимательно.
Люк ничего не ответил, но встал и помог встать ей. Солнце ярко светило; ему пришлось позволить ей раскрыть зонтик, и они бок о бок, немного отстав, направились вслед за болтающей толпой.
Интересно, думал Люк, кто-нибудь, кроме Луизы, понял вопрос во взгляде его матери? Минерва ничуть не волновалась за своих дочерей; ее вопрос явно относился к тому, что собирается делать он. Его тактику она разгадать не могла и удивлялась…
Пусть гадает — он не намерен подсказывать. Есть вещи, которые матерям знать вообще не обязательно.
Лужайка кончилась, начался парк; вдали лежало озеро, в нем отражалось лазурное небо. Оказавшись в тени деревьев, он сунул руки в карманы и замедлил шаг, глядя на идущих впереди.
Амелия взглянула на него и тоже пошла медленнее.
— Я никогда не была в этом гроте. Его стоит посмотреть?
— Это произойдет не сегодня. — Люк кивнул на толпу впереди: — Туда пошли они.
Расстояние между ними и молодежью постепенно увеличивалось.
— Однако, если вы склонны к приключениям… — он искоса взглянул на нее, — можно пойти в другое место.
Она спокойно встретила его взгляд.
— Куда?
Он взял ее за руку и потянул прочь, через рощу, через кустарник, на узкую извилистую тропинку, приведшую их на вершину искусственного холма, в подножии которого был устроен грот. Холм этот был частью рукотворного ландшафта; каменная скамья, затененная лавровыми деревцами, стояла на вершине, откуда открывался прекрасный вид на поля, лежащие на западе. Амелия восхищенно вздохнула и закрыла зонтик.
Ветерок, дующий с озера, доносил к ним далекий смех. Оглядев пейзаж, Люк повернулся к Амелии, взгляд его темных глаз скользнул по ее телу. Он сел рядом, свободно откинулся назад, положив руку на спинку сиденья.
Амелия ждала, искоса поглядывая на него; в его расслабленной позе ей чудилась опасность; ветерок перебирал его темные волосы. Немного посозерцав пейзаж, он покосился на нее и поймал ее взгляд.
Она собиралась что-то сказать — скорее всего что-то язвительное, — но в этот момент он намотал на палец локон, подрагивающий возле ее уха, и осторожно потянул на себя.
Не сводя с нее глаз, он притягивал ее ближе и ближе, пока его длинные пальцы не скользнули по ее шее, пока она не оказалась так близко, что веки ее опустились, а губы приоткрылись. Его палец скользнул ей под подбородок, приподнял его, и тогда его твердые тонкие губы прижались к ее губам.
Он не двигался, но побуждал ее подвинуться к нему. Его губы обращались с ее губами мягко, но уверенно; он завлекал ее обещаниями, дразнящим предвкушением всего, что она может получить, всеми наслаждениями, которые он может ей дать — и даст. Если она захочет.