– Вот как?
Похоже, она немного расстроила его, как и намеревалась!
Николас попрощался с ней и вошел в библиотеку. Если верить Норрису, он потерял всякий интерес к местному колориту и сейчас изучает книги ее отца по истории коробочек для пилюль.
Пенни с тяжким вздохом поднялась наверх. Элли уже ждала. Пенни хотела было отпустить ее, но решила придерживаться обычной рутины.
Элли помогла ей раздеться и ушла. Пенни, отойдя от туалетного столика, задула свечи, подошла к окну и раздвинула шторы. Луна только поднималась над укреплениями, посылая в комнату серебристые лучи. Пенни оставалась у окна, любуясь преображением окружающего пейзажа, прихотливой игрой лунного света и теней.
Через минуту из полумрака за ее спиной материализовался Чарлз. Она не слышала, как он вошел, но почувствовала, что он здесь, прежде чем тот подошел ближе.
Не говоря ни слова, он отщелкнул задвижку и поднял окно, одновременно обняв ее за талию.
Пенни, улыбнувшись, расслабилась, откинула голову на его плечо и потерлась виском о его подбородок.
– Николас спрашивал, каким образом ты приезжаешь и уезжаешь. Заявил, что не слышал скрипа колес по гравию.
– И что ты ответила?
– Заявила, что ты, как человек нестандартных привычек, предпочитаешь ездить верхом.
– Нестандартных привычек? – переспросил он после небольшой паузы. – Хм…
Она почти читала его мысли.
– Но ты тоже не любишь ничего стандартного. Не вопрос. Утверждение.
– Стандарты хороши на своем месте, впрочем, для всего есть время и место.
Пенни повернулась в его объятиях, чтобы лучше разглядеть лицо.
– А все, что нестандартно… для меня куда интереснее. Его улыбка соблазнила бы и ангела.
– А ты любишь все необычное, – заметил он, наклонив голову.
– Именно, – прошептала она, целуя его.
Она давно усвоила искусство обращения с ним. Самое главное – помешать ему взять инициативу в свои руки. Она дерзко схватила поводья.
Открыла ему губы, заманила в пещерку своего рта, утонула в его объятиях, прижалась к нему. Позволила огню взметнуться к потолку, влиться в него. Позволила своему желанию овладеть не только ею, но и им.
Оставила всякое притворство. Потому что знала, чего хочет от него. И позволила себе это показать. Ибо это возбудит его так, как ничто иное.
Обхватив его за шею, она продолжала прижиматься губами к его губам. Чуть покачиваясь. Бесстыдно лаская его затвердевшую плоть своим плоским, почти впалым животом. Потираясь о его бедра своими. Покалывая его грудь острыми сосками.
Чарлз застыл на миг, но тут же сдался, позволил ей властвовать, но она понимала, что он был готов к атаке и намеренно разрешил ей взять верх над собой. Позволил сочинять сценарий сегодняшней пьесы.
Столь явная покорность была так не похожа на Чарлза, по крайней мере того Чарлза, которого она знала, что она с усилием прервала поцелуй, ставший к тому времени из томительного опьяняюще-упоительным, заставивший обоих задыхаться, и откинула голову, пытаясь понять выражение его лица, его глаз.
Она по-прежнему владела своим разумом, но не до конца: слишком ошеломляющими были ощущения. Ее взгляд упал на его губы. Ее собственные распухли и пульсировали.
– Почему?
Она была уверена, что он поймет. И он понял. Но ответил не сразу.
Немного подумал и прошептал, так тихо, что она не столько расслышала, сколько почувствовала его слова:
– Все, что захочешь. Все, что пожелаешь. Я твой. Возьми меня.
«Люби меня».
Этих слов он не произнес. Побоялся. Не здесь. Не сейчас. Пусть он пойман в сети любви, но можно ли сказать то же самое о ней? Опыт научил его ни в коем случае не воображать, будто он способен читать женские мысли. Господу известно, что их разум устроен куда сложнее.
Она долго смотрела на него, а потом улыбка, жаркая, зовущая, чувственная, одна из тех, которые он так часто видел на ее губах последнее время, озарила лицо.
– Все, что пожелаю, – пробормотала она и поцеловала его.
Улыбаясь про себя, Чарлз сжал ее талию. Несколько долгих моментов их языки вели поединок: он просто наслаждался весом ее тела, гибкого, полного женственной силы, изящного, без излишней полноты.
Он не понимал, почему именно это привлекает его больше всего, возможно, потому, что она так и излучает таинственное очарование.
И если она любит все новое и необычное, если ей по нраву бросать и получать вызов, то и ему это тоже по нраву. Особенно если вызов исходит от женщины. Особенно если эта женщина – она.
Позволить ей взять верх было нелегко: недаром все его инстинкты кричали о необходимости контроля, необходимости доставить своей партнерше удовольствие, прежде чем получить удовольствие самому. Но и наслаждение было не единственной его целью. Он желал расплаты совсем другой монетой. Отступить, покориться, если она желает, и признать, что рискнуть быть откровенным до конца вовсе не так уж страшно. Ни для него, ни для нее.
Она снова прижалась к нему, и он вздрогнул. Но Пенни тут же отстранилась и принялась за его одежду. Сюртук, жилет, галстук – все летело на пол, в то время как он всего лишь возвращал ее поцелуи и продолжал сжимать талию. Он понятия не имел, куда заведет Пенни ее воображение, но был счастлив узнать.
Он невольно стал отвечать на ее ласки, не столько на близость или прикосновение руки, но на само намерение. С того момента, когда она повернулась в его объятиях, не было ни малейшего сомнения: она хотела принять его в себя, хотела, чтобы он был в ней, и от сознания этого он задохнулся. Попытался было не думать, но напомнил себе, насколько она еще неопытна. И хотя умирал от желания, по-прежнему делал все, чтобы ее желания и ее наслаждения были главными.
Она расстегнула и широко распахнула его рубашку и, приказав не шевелиться, припала губами к его коже.
Чарлз закрыл глаза, почувствовал, как застыли его пальцы на ее талии, и стал твердить себе, как жизненно важно завоевать эту женщину. Ее губы словно языки пламени лизали его и без того разгоряченную кожу. Ее жадные пальчики заплясали в его темных завитках, нашли плоский сосок и слегка ущипнули.
Ее губы и язык отвлекли его, пока ее пальцы спустились ниже, к поясу бриджей. И замерли.
Она осыпала поцелуями его грудь, шею, подбородок. Он открыл глаза как раз в тот момент, когда она снова отстранилась и изучала его лицо. Он вскинул брови.
– Я думаю.
А вот это показалось ему крайне опасным.
– Хочешь, предположу, о чем именно? Пенни покачала головой: