— Патрули, — произносит Алекс. — Немного юж­нее этого места рыскали регуляторы. Мы напоролись на их группу.

Пиппу эта новость, похоже, не удивляет. Должно быть, ей уже известно, что в Дикие земли проникли враги.

— То-то вы так хреново выглядите... — мягко про­износит она. — Пошли. Кухня сейчас откроется. Выдо­хните немного.

Джулиан странно тих. Я чувствую, как напряжено его тело. Он оглядывается вокруг с таким видом, слов­но ждет, что кто-то выпрыгнет на него из теней. Те­перь, когда мы сидим по эту сторону костров, окру­женные теплом и светом, остальная часть лагеря кажется смутной, расплывчатой: какая-то корчащая­ся, взбаламученная тьма, переполненная животными звуками.

Мне остается лишь гадать, что Джулиан должен думать об этом месте — и о нас. Именно от такой кар­тины мира его всегда предостерегали: мир болезни есть мир хаоса и грязи, эгоизма и беспорядка.

Я злюсь на Джулиана, хоть это и несправедливо. Его присутствие, его тревога напоминают, насколько различаются наши народы, его и мой.

Тэк с Рэйвен заняли одну из лавок. Ла, Дэни, Хантер и Брэм умостились на другой. Мы с Джулианом сидим на земле. Алекс остался стоять. Корал уселась прямо у его ног, и я стараюсь не обращать внимания на то, что она откинулась назад, опершись о его голени, и что ее затылок касается его колена.

Пиппа снимает с шеи ключ и отпирает большой хо­лодильник. В нем рядами выстроились банки консер­вов и пакеты с рисом. Нижние полки загружены бин­тами, антибактериальными мазями и бутылочками с ибупрофеном. Попутно Пиппа продолжает расска­зывать нам о лагере и о беспорядках в Уотербери, кото­рые привели к его возникновению.

— Началось все на улицах, — объясняет она, насыпая рис в большой помятый котелок. — В основном с молодняка. С неисцеленных. Некоторых из них взбаламутили сочувствующие, ну и мы тоже внедрили туда несколько агентов сопротивления, чтобы раско­чегарить народ.

Она двигается очень четко, не тратя впустую ни капли энергии. Какие-то люди возникают из темноты, чтобы помочь ей. Вскоре Пиппа вешает разнообраз­ные котелки на один из костров с краю. Дым — восхи­тительный, приправленный запахами еды, — плывет в нашу сторону.

И тут же в окружающей нас темноте что-то изме­няется. Вокруг собираются люди, возникает стена темных, голодных глаз. Двое из людей Пиппы стоят над котелками с ножами на изготовку.

Меня передергивает. Джулиан меня не обнимает.

Мы едим рис с фасолью из общего котелка, прямо руками. Пиппа непрестанно движется. Она расхажи­вает, вытянув шею, как будто постоянно ожидает стол­кновения с каким-то барьером и намеревается пробить его лбом. Говорить она тоже не прекращает.

— Меня прислало сюда сопротивление, — сообща­ет Пиппа. Это Рэйвен спросила у нее, как она очути­лась в Уотербери. — После беспорядков в городе мы решили, что это хороший шанс организовать протест, создать крупномасштабную оппозицию. В лагере сей­час две тысячи человек, плюс-минус. Это солидная живая сила.

— Ну и как оно идет? — интересуется Рэйвен.

Пиппа приседает на корточки у костра и сплевы­вает.

— А как, по-твоему, оно идет? Я здесь месяц, и за все это время я нашла, пожалуй, с сотню людей, кото­рым не безразлично дело, которые готовы сражаться. Остальные слишком напуганы, слишком устали или сломлены. Или им просто плевать.

— Ну и что же ты собираешься делать? — спраши­вает Рэйвен.

Пиппа разводит руками.

— А что я могу делать? Я не заставляла их ввязы­ваться во все это, и я не могу указывать людям, что им делать. Здесь же не Зомбиленд, верно?

Я, должно быть, кривлюсь, потому что Пиппа бро­сает на меня пристальный взгляд.

— Что такое? — интересуется она.

Я смотрю на Рэйвен, ожидая подсказки, но ее лицо совершенно бесстрастно. Я перевожу взгляд обратно на Пиппу.

— Должен же быть какой-то способ... — отважива­юсь начать я.

— Ты так думаешь? — В голосе Пиппы прорезают­ся жесткие нотки. — И какой же? Денег у меня нет — подкупить их я не могу. У нас недостаточно сил, чтобы угрожать им. Я не могу убедить их — они не слушают. Добро пожаловать в мир свободы. Мы даем людям право выбора. Они даже могут делать неправильный выбор. Красота, верно? — Пиппа внезапно встает и идет вокруг костра. Когда она снова начинает гово­рить, голос ее совершенно спокоен. — Я не знаю, что будет. Я жду указаний сверху. Возможно, лучше было бы уйти и оставить этот лагерь гнить. По крайней мере, мы на какое-то время будем в безопасности.

— А как насчет страха перед нападением? — спра­шивает Тэк. — Ты не думаешь, что город примет ответ­ные меры?

Пиппа качает головой.

— Город почти целиком эвакуировали после беспо­рядков. — Она слегка усмехается. — Страх заразиться: делирия распространяется по улицам, превращая нас всех в животных. — Потом улыбка исчезает с ее лица. — Я вам кое-что скажу. То, что я здесь видела... Возмож­но, они правы.

Пиппа берет стопку одеял и вручает их Рэйвен. — Вот. Устраивайтесь. Вам придется делиться. Одеяла даже труднее сохранить, чем котелки. Уклады­вайтесь, где найдете место. Только не отходите слиш­ком далеко. Тут есть сколько-то чокнутых. Я наблюда­ла все разновидности: плохо проведенные процедуры, просто психи, преступники — всякой твари по паре. Спокойной ночи, малыши.

Лишь когда Пиппа говорит о сне, я осознаю, на­сколько же я устала. Я не спала уже больше полутора суток, и до нынешнего момента меня держал на плаву страх перед тем, что с нами будет. Теперь мое тело, словно свинцом наливается. Джулиан помогает мне встать. Я шагаю за ним, словно сомнамбула, не глядя, едва осознавая, что вокруг. Мы идем прочь от трехстенной хижины.

Джулиан останавливается у костра, которому дали угаснуть. Мы у самого подножия холма, и здесь склон даже круче, чем тот, по которому мы спустились, и на нем тропинок нет.

Мне безразлично, что земля твердая, что подмора­живает, что отовсюду слышатся крики и возгласы, без­различна живая и угрожающая тьма. Стоит Джулиану примоститься рядом и укутать нас обоих одеялом, как я уже не здесь. Я в старом хоумстиде, в комнате для больных, и там же сидит Грейс. Она разговаривает со мной, повторяет мое имя раз за разом. Но ее голос то­нет в трепетании черных крыльев, а когда я поднимаю голову, то вижу, что крышу сорвало бомбами регулято­ров, и вместо потолка над головой лишь темное ноч­ное небо, и луну заслоняют тысячи и тысячи нето­пырей.

Хана

Я просыпаюсь, когда на горизонте лишь начинает брезжить рассвет. Из-за окна доносится совиное уха­нье, а комната полна движущихся темных теней.

Через пятнадцать дней я выйду замуж.

Я присоединяюсь к Фреду, разрезающему ленточку у новой стены на границе — бетонного, укрепленного стальными конструкциями сооружения пятнадцати фу­тов высотой. Новая пограничная стена заменит электри­фицированные ограды, всегда окружавшие Портленд.