– Кругом все же не пустыня Сахара, и трава вон, и кора эвка…
Родион не договорил. Паша́ не пожелал делиться с кем бы то ни было даже такой малостью, как остатки сухой ветки. Он злобно заржал, повернулся и цапнул Микадо за шею своими устрашающими зубищами. Тот отпрянул, вскинулся на дыбы так резко, что его всадник сильно завалился назад. Мгновенный восторг прошил Егора словно молния: вот сейчас Родион упадет с коня и будет лежать, не в силах подняться, будто жук, которого опрокинули на спину. Но эта картинка мелькнула – и исчезла, потому что в следующий миг Родион выровнялся, припал к шее коня. А Микадо сильно ударил передними копытами в грудь Паши́. Паша́ пронзительно заржал, как бы истерически вскрикнул, а потом и сам встал на дыбы.
Вот к чему другому, а к такому развитию событий Егор был совершенно не готов. Вместо того чтобы схватиться за луку, он вцепился в поводья и натянул их. Голова Паши́ резко запрокинулась, он еще сильнее осел на задние ноги, как-то нелепо дернулся… и Егор выкатился из седла так же споро, как выкатывается из барабана шарик «Русского лото». Вся разница состояла в том, что шарик выкатывается на лоток, а Егор грянулся на песчаный холмик, который только сверху, чисто зрительно казался мягким. А чисто осязательно…
И лежал Егор, не в силах подняться, словно жук, которого опрокинули на спину, и он валяется, шевеля лапками. Но это было бы еще полбеды. А настоящая беда состояла в том, что торжествующий победу Микадо решил закрепиться на достигнутых рубежах, возле обгрызенной палки, и попер на Пашу́, который даже не заметил, как поставил свое увесистое копыто на лодыжку Егора.
Паша́-то не заметил, а вот Гоша Царев весь скрючился от резкой, острой боли в ноге…
И в это мгновение, когда он лежал, повторимся, как тот самый жук, коему какой-то злой шалун оборвал лапки, отчего-то всплыло в его памяти одно из самых гнусных и унизительных воспоминаний его жизни.
Партию зэков ранним утром гнали через железнодорожные пути к эшелону, чтобы везти на зону. Гнали колонной; охрана по бокам – руки на стволах. И вдруг состав откуда ни возьмись! Проходит по третьему пути и разбивает колонну надвое. Мгновение растерянности, шума, непоняток – то самое мгновение, которым ловкие люди отлично умеют воспользоваться, чтобы удачно соскочить. Короче, форсмажорная ситуация.
Охрана надсаживается:
– Лежать! Попытка к бегству – стреляю!
Положили колонну на брюхо. А дело было раннею весной… «то было раннею весной, среди берез то было», как поется в одном классическом романсе… Черта с два среди берез! Среди черных заиндевелых вагонов, под черным небом, затянутым тяжелыми тучами, меж которыми едва-едва брезжил блеклый рассвет. Апрельская стынь, ночью ударил заморозок, последний, оттого мстительно-жестокий, ядреный, а накануне прошел дождь, вся земля покрылась мелкими застывшими лужами, и в эту грязь, в это месиво льда и щебенки в одну секунду уложили лицом вниз пятьдесят человек, каждый из которых, вор в законе или последняя сявка, одинаково ощутил себя в это мгновение петухом, козлом, машкой, фенькой, сущей парашей!
Егор лежал тогда, уткнув морду в лужу, руки на затылке, задыхался и только и думал: «Собаки! Собаки!» Хотя собаки тут были совершенно ни при чем. Но как его ушибло тем случаем! Хоть год уже просидел, а словно бы только в тот миг осознал, в какие вилы попал: ведь гнали на зону!
Ничего, там он преспокойно выжил и особого горя не знал, с его-то руками, с его талантом, и никогда больше не испытывал такого сокрушительного унижения.
Думал, уже не испытает. Но вот привелось, оказывается!
Ну, приходилось Родиону бывать в ночных клубах, приходилось. Собственно, ничем особенным северо-луцкий «Бойфренд» не отличался от каких-нибудь нижегородских «Ультры», или «Магии», или «Наутилуса», или «Рэмбо». Единственное, что настораживало при входе, – это обличье охраны.
Нет, в «Рэмбо» стояли при входе качки покруче, с каменными, неулыбчивыми лицами. У трех же парней, оберегавших вход в «Бойфренд», улыбки казались приклеенными к благообразным физиономиям, зато глаза были как у сторожевых псов из колонии номер пять строгого режима где-нибудь в заполярной Лабытнанги. Однако главным среди этих церберов, их строгим Аргусом, оказалась очень высокая крутобедрая женщина в облегающих брюках и блузке, туго натянутой на могучей груди. Табличка с именем «Жанна» не висела, а лежала на этом внушительном постаменте, а при взгляде на красивое свирепое лицо невольно вспоминались бессмертные слова: «Оставь надежду всяк сюда входящий!» Именно Жанна первой выступила навстречу Родиону и вежливо, но холодно произнесла:
– Извините, у нас сегодня спецобслуживание. Зал снят. Пропускают только тех, кто приглашен на торжество. Не могли бы вы посетить нас в другой раз?
В ее словах и манерах не было ничего, что вызвало бы у Родиона недоверие. Тем более что с улицы уже издалека была видна табличка: «Извините, закрыто на спецобслуживание!» Но дело заключалось в том, что, как предупредила Роза, эта табличка вывешивалась здесь каждый день. И каждый день начальник секьюрити «Бой-френда» повторяла незнакомым посетителям одни и те же слова. Поэтому Родион не сделал ни шагу назад, хотя Жанна уже начала теснить его своим в полном смысле этого слова выдающимся бампером. Родион позволил ей прижаться к себе, а потом отпрянуть с поспешностью истинной мужененавистницы (то, что Жанна лесбиянка, угадала бы даже воспитательница из детского садика) и обворожительно улыбнулся:
– Господа, я все понимаю, но уйти никак не могу. Я проездом в Северо-Луцке, и мне именно сегодня необходимо побывать в вашем уважаемом заведении. Дело в том, что мы с вами где-то коллеги. Прошу, вот мои визитки.
Он вынул из кармана и раздал каждому по темно-синей карточке (отпечатанные лишь час назад, они еще с некоторым трудом отделялись друг от друга), на которых серебром было изваяно:
Родион Петрович Мыльников
Шоу-бизнес
680028, Хабаровск,
Госпитальный переулок, 4, кв. 11
8 (4212) 34-41-11
Далее значились факс и электронный адрес, имеющие такое же отношение к реальности, как и телефон и почтовый адрес. Сочетание имени и фамилии также могло вызвать гомерический смех у любого знающего человека. Родион воспользовался фамилией бывшего друга-мента. Однако в целом визитка производила очень приятное впечатление, и в заполярном городе Лабытнанги наступило некоторое потепление.