– Ну почему-у? – заскулила Клодин. Теперь, когда они с Клео вновь были друзьями, уезжать не хотелось еще сильнее.
– Тренер Доннелли меня подставил! Он пытался заманить меня в ловушку. Ребята из команды предупредили перед матчем, и я сбежал. Он меня ищет!
Клодин снова ожесточенно почесалась.
– Но мы же еще не обсудили ни украшения, ни…
– Дини, надо ехать!
И Клод вскинул ее на плечо и помчался прочь.
– Стой! – завопила Клео.
Клодин принялась молотить брата кулаками по спине.
– Отпусти меня! Я хочу остаться!
– Мы – одна стая! – пропыхтел Клод. – Мы должны держаться вместе!
– Я не хочу в стае! Я хочу быть одинокой волчицей!
Он поставил ее на тротуар рядом с «Фольксвагеном», распахнул дверцу и затолкал внутрь.
– Нормалы ворвались в дом Лагги! Следующим будет наш! – попыталась урезонить его Клодин.
– Это всего лишь дом, – отрезал Клод и захлопнул дверцу. Прыгнул на водительское сиденье, завел машину и рванул прочь.
– А как же мои друзья? Вся моя жизнь?
– Если хочешь жить, надо отсюда сваливать! И быстро!
Машина неслась к отелю. Клодин сидела на пассажирском сиденье, заботливо пристегнутая.
Ну да, главное – безопасность! Как всегда…
Во вторник после школы Билли стоял в отделанной деревом ванне. На нем не было ничего, кроме фиолетовых в белую полоску «мальчишеских» шорт Кандис из «Victoria’s Secret». На Билли эти шорты смотрелись скорее как детские трусики. Впрочем, выбор был невелик: либо эти шорты, либо стринги. Принадлежащие Бо трусы размера XL были ему безнадежно велики. В последнее время Билли подрос, но не настолько.
– Перестань пялиться! – сказал Билли, чувствуя, как у него горят щеки.
Кандис хихикнула.
– Это взгляд профессионала!
– Забудь. Я пошел. – Билли перешагнул холодный край ванны. – Я так не могу.
Даже Фрэнки Штейн не заслуживает того, чтобы переносить подобное унижение.
– Брось! Пока все нормально. Разве тебе не хочется посмотреть, как ты выглядишь целиком?
И Кандис аккуратно толкнула его обратно в ванну.
– Не настолько! – буркнул Билли.
Он взглянул на Кандис. Вот она выглядела как фотомодель даже в старом отцовском хирургическом костюме, глухих горнолыжных очках и шапочке для душа. Правда, нельзя сказать, чтобы Билли нравились девушки-фотомодели – он предпочитал девушек со швами и торчащими контактами. Но Кандис была красива, он это понимал, восхищался ею и завидовал ее уверенности в себе. Особенно сейчас, когда он вот-вот узнает, на что похож он сам… А вдруг ему лучше оставаться невидимым?
– Значит, так: руки в стороны, рот не открывать, глаза зажмурить. И не дыши, пока работает распылитель!
Кандис опустила на глаза горнолыжные очки, убрала несколько белокурых прядей, выбившихся из-под шапочки, и направила на Билли нечто вроде портативного пылесоса.
– Выдох, вдох, и… – Она уперла шланг ему в грудь, нажала серебристую рукоятку, и спрей вырвался на волю. – Ветер из Арктики!
В грудь ударили холодные брызги. Билли чуть было не завизжал, но вспомнил, что дышать нельзя. По счастью, в ванной на втором этаже дома Карверов было всего два маленьких прямоугольных зеркала, по одному над каждой раковиной. И, стоя в ванне, смотреться в них было нельзя.
– Автозагар проявится через шесть часов, но в состав входит еще и бронзатор, так что эффект сделается виден сразу.
Кандис отвела шланг.
– Дышите!
Билли выдохнул.
– Ну что, ну как?
– Ну, я смотрю, пресс ты качал старательно! – с уважением ответила Кандис. – Рот не открывать, глаза зажмурить, не дыши, пока машина работает, поехали дальше!
Теперь она раскрасила ему ноги, накладывая спрей плавными взмахами шланга с безошибочной точностью подлинного художника. Через некоторое время Билли привык к холодному спрею, ему это даже начало нравиться. Бодрящие брызги пробуждали и оживляли все новые части его тела, сгоняли их со скамейки запасных и заставляли вступить в игру.
Наконец Кандис отключила распылитель, сдвинула очки на лоб и отступила на шаг.
– Готово!
Лицо у нее было непроницаемым.
– Ну?
– Хм…
– Что? Все так плохо?
– Тсс! Не мешай. У меня вдохновение.
Она задумчиво погладила подбородок.
– Ладно, давай теперь покрасим тебе волосы, наденем линзы, а потом оденем тебя.
В течение следующего часа у Билли голова шла кругом от химических запахов, сменяющих друг друга песен Рианны и Кэти Перри и задумчивого мычания Кандис. Но вот наконец все было готово.
Теплая ладонь Кэндис зажала ему глаза. И она повела его, спотыкающегося, к себе в комнату.
– Готов? – спросила она, встав напротив ростового зеркала.
– Готов, – соврал Билли. С той секунды, когда Кандис уберет ладонь, его жизнь уже никогда не будет прежней. Теперь все будет зависеть только от него самого. И если у него нет девушки, жаловаться будет не на что. Уже нельзя будет делать вид, будто он – некий невидимый бог, обреченный на вечное одиночество. Он больше не сможет подслушивать и быть всеведущим и всезнающим, как прежде. Он сделается уязвим. У него больше не будет отмазок. Он станет нормальным. Обычным…
– Ну, раз, два, три!
И Кандис отняла ладонь.
– Невидимость ушла!
Билли посмотрел в большое зеркало и ахнул.
И впервые за много лет его отражение ахнуло в ответ.
Фрэнки украсила стеклянную клетку серыми муслиновыми занавесками. Сшила пять круглых подушечек из ярких лоскутков и набила их манной крупой. Украсила подстилку из опилок, добавив к опилкам лепестки апельсина и фуксии. Перекрасила крысиные шубки в зимний цвет, заменив летние разноцветные блестки угольно-черными. Большой Редизайн Дома Гламурок был завершен.
«И что теперь?»
Домашку она сделала. В комнате убралась. Одежду на завтра выбрала. И если она не придумает, на что еще можно отвлечься – и чем быстрей, тем лучше! – она снова начнет думать о Бретте. О том, что он не пришел в школу… Об этой странной, холодной эсэмэске… О бессердечном предательстве… О джинсово-голубых глазах… «Хватит!» Ах, если бы ей только было с кем поговорить! Но Клео большую часть времени проводила с Юлией и своими подругами-нормалками, Мелоди второй день не показывалась в школе, а Билли просто не годился для такого разговора – по крайней мере на людях. Не то чтобы она так уж стремилась признаваться, что тоскует по парню, который подложил ей свинью. Но Фрэнки смотрела «Сплетниц» и знала, что другие девушки, даже богатые нормалки, тоже, случается, тоскуют по тем, кто разбил им сердце.