Джулия посмотрела на свой бокал:
— Да, теперь я понимаю, почему он не хочет говорить и про Нильса Канта.
Может быть, из-за вина, но Джулию неожиданно охватило чувство не то солидарности, не то сопереживания, — в общем, какая-то общность между ней и полицейским из Марнесса. Он потерял отца, а она — сына.
— Правильно понимаешь, — сказала Астрид. — А представляешь, каково ему было, когда опять пошли слухи насчет того, что Нильс Кант жив. Для Леннарта это что нож острый.
Джулия подняла глаза и посмотрела на Астрид.
— А откуда взялись эти разговоры? — поинтересовалась она.
— А ты сама что, ничего не слышала?
— Нет. Но зато я видела могилу Канта в Марнессе; там и надгробие есть, и год, и…
— Сейчас, конечно, не так много народу осталось, кто помнит Нильса Канта. А те, кто помнит, уже старые. Но есть люди, которые считают, что, когда гроб сюда из-за моря привезли, то тела там не было — вместо него лежали камни.
— А Йерлоф как думает? — спросила Джулия.
— А он мне никогда этого не говорил, — ответила Астрид, — по крайней мере, я от него этого не слышала. Но он из старых капитанов, а они в слухи не верят. А весь этот разговор насчет Нильса… сплетни. Вот тоже еще говорят, что видели Нильса Канта: он стоял у дороги осенью в тумане и что-то высматривал. Седой, бородатый… А еще его видели на пустоши. Дескать, он по-прежнему там бродит, точно так же, как когда был молодым. Нашлись и такие, которые заметили Канта в толпе на празднике в Боргхольме летом.
Астрид покачала головой:
— Я сама Кантова призрака не видела. Я думаю, он умер.
Астрид взяла бокалы и встала из-за стола. Джулия продолжала сидеть, она размышляла, что было бы, если бы ее мама была жива. Может быть, они вот так же сидели бы здесь, в Стэнвике, на кухне, и разговаривали. Хотя кто знает. Элла не любила распространяться насчет того, что думает.
Джулия вздрогнула. Она почувствовала, как совершенно неожиданно что-то теплое и мягкое дотронулось до ее щиколотки. Конечно, это был всего лишь фокстерьер Астрид Вилли, подобравшийся к ней под столом. Она опустила руку и стала поглаживать жесткую шерсть на загривке собаки, задумчиво глядя в окно на красные солнечные отсветы где-то там, над материком.
— Мне бы очень хотелось остаться здесь, — сказала она.
Стоявшая у раковины Астрид обернулась и посмотрела на Джулию.
— Ну и оставайся, — ответила она. — Куда тебе торопиться? Да и вообще, время еще детское, еще потрепемся.
Джулия покачала головой:
— Да нет, я не про то, я хочу сказать… мне хотелось бы остаться в Стэнвике.
Она действительно так думала. Может быть, дело было в вине, но сейчас она удивительно ярко видела свое детство: каждое лето, которое она провела здесь, в поселке, вносило какую-то ноту, и в итоге воспоминания о детстве зазвучали мелодией, слышной только самой Джулии. Это очень походило на народные эландские песни; многие из них она слышала здесь, дома, в Стэнвике. Остаться здесь, несмотря на горе, преследовавшее ее со дня исчезновения Йенса, несмотря на смерть Эрнста.
— А ты разве не можешь остаться? — спросила Астрид. — Ты же ведь, наверное, придешь на похороны Эрнста?
Джулия покачала головой:
— Мне машину надо сестре вернуть.
Аргумент был довольно слабый, и Джулия это прекрасно понимала. Ведь «форд» принадлежал ей в той же степени, что и сестре, но ничего лучшего ей в голову в этот момент не пришло.
— Я уеду, наверное, завтра вечером. Ну, может быть, послезавтра.
Она встала из-за стола, правда, с трудом: после их с Астрид винной дегустации ноги не очень-то хотели слушаться.
— Спасибо тебе большое за ужин, Астрид, — поблагодарила Джулия.
— Тебе спасибо, было здорово, — сказала Астрид и широко улыбнулась, — надо обязательно еще посидеть, до того как ты уедешь. Если не получится, то потом, когда ты опять приедешь в Стэнвик.
— Обязательно, так и сделаем, — пообещала Джулия, похлопала Вилли на прощание и открыла дверь кухни.
Ночь еще не наступила, всего лишь ранний вечер, так что Джулии не надо было пробираться в кромешной темноте.
— Возвращайся ко мне, если забоишься темноты, — крикнула ей вслед Астрид. — Сейчас в Стэнвике остались только мы с тобой и еще Йон Хагман. А раньше три сотни душ жили, и церковь была, и даже общество трезвости, а по всему берегу сети сохли. А теперь только мы.
И прежде чем Джулия что-то ответила, Астрид закрыла дверь.
На свежем воздухе опьянение, которое Джулия чувствовала на кухне Астрид весьма отчетливо, быстро пропало. Во всяком случае, Джулии так казалось. Вечер выдался погожий, хотя и холодный. Слабенькие, но различимые огни поблескивали рядком вдали, на материке, по другую сторону пролива. На эландском берегу тоже виднелись огни — свет в домах. Дома были очень далеко, днем Джулия их отсюда и не увидела.
Джулия шла, позвякивая в кармане ключами от дома Йерлофа. Через несколько сотен метров она перебралась через холм и вышла на дорогу. Она изо всех сил старалась идти твердо, широкими шагами. Она посмотрела на дом Веры Кант и подумала, удалось ли ей встретиться со своим любимым сыном до его смерти или нет.
Во дворе дома Веры, конечно, никого не было — только тени. Джулия пошла дальше, к летнему домику, отперла дверь и зажгла свет в прихожей.
Никаких теней, Йенс все еще находился здесь. Но только как воспоминание, потому что Йенс был мертв.
Джулия пошла в ванную, воспользовалась туалетом, потом приняла душ и почистила зубы.
Она закончила и пошла в гостиную, где заряжался мобильник. Джулия встала у широкого окна и набрала номер Йерлофа, он ответил после третьего гудка.
— Давидссон.
— Привет, это я.
Она не любила разговаривать с Йерлофом, если была нетрезвой, а сегодня ничего не поделаешь.
— Привет, — сказал Йерлоф. — Ты где?
— В доме, меня Астрид пригласила на ужин. Сейчас собираюсь в нижний дом, там и переночую.
— Хорошо. А о чем вы говорили?
Джулия немного подумала.
— Мы разговаривали о Стэнвике… и о том, что сделал Нильс Кант.
— А ты разве еще не прочитала это в книге, которую я тебе дал? — спросил Йерлоф.
— Я ее еще не дочитала, — ответила Джулия и поспешила поменять тему: — Когда мы поедем в Боргхольм?
— Я об этом думал, — сказал Йерлоф. — Вопрос в том, отпустят ли меня. Если дело так дальше пойдет, то мне понадобится письменное разрешение от Буэль, чтобы из комнаты выйти.
«Да, — подумала Джулия, — типичные шутки Йерлофа».
— Ну если ты все-таки получишь разрешение от Буэль, — сказала Джулия, — я приеду за тобой в половине десятого.