— Ладно, поговорю с Андерсом… а ты уверен?
— В чем?
— Они тебе нужны, эти журналы? Я видел их у Андерса… они, как бы сказать… очень уж откровенные.
Стыд и любопытство, подумал Герлоф.
— Могу себе представить, Йон, — сказал он вслух. — Ничего страшного. Еще хуже читать чужие дневники.
Через пять минут после скандала Макс вернулся в гостиную. Он казалось, успокоился и говорил тихо, почти шепотом. Кулак, которым он грозил ей только что, разжался, теперь он прижимал ладонь к собственной груди и говорил тоном вдумчивого психолога.
— Я не зол на тебя, Вендела, не думай… — он сделал паузу, — просто разочарован. У меня нет никаких чувств, кроме глубокого разочарования.
— Знаю, Макс… пройдет.
Вендела за десять лет брака поняла, что раздражение и ревность у Макса — явление циклическое. Хуже всего, когда очередная книга подходит к завершению.
Она была совершенно спокойна. Пятница, вечер, и к тому же сегодня день святого Марка, очень важный праздник в народной вере.
— Макс… я пойду побегаю, — сказала она. — Поговорим попозже.
— Это что, твой служебный долг — пойти побегать? Если ты останешься дома…
— Лучше, если я пойду и побегаю, — упрямо сказала Вендела и пошла переодеваться. Мимоходом глянула в зеркало… худая, голодная, желтая кожа, темные круги под глазами.
Принять, что ли, успокоительное? Нет. Нет — значит нет.
Макс сидел в кресле у окна и потягивал свой пятничный виски. Пятничный виски отличался от четвергового двумя лишними сантиметрами в стакане. Алоизиус, насторожив кудрявые уши, лежал в другом конце комнаты.
Макс поставил стакан на стол и посмотрел на Венделу:
— Пропусти сегодня свой джоггинг. Ты что, не можешь один вечер побыть дома?
— Я буду дома, Макс. — Она завязала шнурки на кроссовках и выпрямилась. — Пробегусь и вернусь. Речь идет о получасе.
— Останься…
— Нет. Скоро увидимся.
Макс допил виски и посмотрел на Алоизиуса:
— Задумываю новую книгу.
— Так быстро? О чем?
— Книга будет называться «Ультимативные отношения». — Он улыбнулся. — Ведь самое главное в жизни — это отношения, не так ли? С кем мы живем, как мы относимся к близким… Грубо говоря, я и ты. Я и ты… и другие. Ты и другие.
— Я и другие… что ты хочешь сказать?
— Ты и твой сосед из хижины в прериях. — Он мотнул головой на север. — Пер Мернер, у вас же с ним близкие отношения.
— Макс… что за чушь!
Он подошел на два шага. Вендела заметила, что виски его блестят от пота, словно бы в предгрозовой духоте. Скоро ударит гром.
— Разве это не так? — Он вытер пальцем губы. — Я же сам видел…
— Что ты видел? Мы ничего плохого не сделали.
— Бегали?
— Бегали. И что?
— И какова сейчас трава в прериях? Сухая и мягкая, не так ли? Приятно поваляться в укромном месте?
— Кончай, Макс. Не будь занудой.
— Значит, я — зануда?
— Бываешь занудой. Тебе не надоело пережевывать одно и то же?.. Хотя я прекрасно понимаю, что ты думаешь совсем не об этом.
— О чем же я думаю, по-твоему?
— Ты и сам знаешь. Ты думаешь о Мартине.
— Нет!
Макс быстро шагнул к ней, так что она даже отшатнулась.
«Если я скажу что-то не то, он меня ударит…»
— Я пошла, Макс. Подожду, пока ты успокоишься.
Плечи мужа бессильно опустились, словно из него вышел весь пар.
— Хорошо, — тихо и невыразительно сказал он. — Беги.
Вендела побежала. Большими шагами она удалялась от замка своей мечты, от дома на Эланде, который ей так когда-то хотелось иметь. От Макса. Она хотела свернуть к хижине Мернера, ни за чем особенным, просто поговорить с нормальным человеком, но дом был заперт. Она не видела Пера и его своеобразного папашу уже целую неделю. Вилла Курдина тоже пустовала.
Она сделала широкий полукруг и побежала на запад. Но попала на какую-то другую тропинку. Ей все время приходилось обегать камни и кусты, пока она наконец не выбралась в альвар.
На закате цветущая степь была особенно красива. Светло-коричневая земля впитала в себя весь растаявший снег и теперь казалась лилово-голубой от цветущих фиалок, дикого тимьяна и полевых анемонов. Кое-где виднелись желтые головки одуванчиков. Красиво.
Но что-то было не так. Тишина почему-то показалась Венделе тревожной и даже грозной. Она остановилась, закрыла глаза и пожелала всем цветам и былинкам счастливого дня святого Марка, но не почувствовала привычной теплой волны ответного дружелюбия и понимания. Ее внутреннее зрение куда-то исчезло, все было темно.
Эльфы были чем-то недовольны.
Герлоф сидел, как всегда, посреди газона на солнышке. Там его и застала Карина Вальберг — она почему-то часто выбирала время патронажа именно во второй половине дня в пятницу. Йон зашел с утра и оставил толстую пачку журналов — старые номера «Вавилона» и «Гоморры», зачитанные, или, вернее сказать, засмотренные, чуть не до дыр — поцарапанный глянец обложки, надорванные страницы. Теперь он сидел и изучал их, один за другим.
Он старался брать журналы кончиками пальцев — ему казалось, от них исходит какой-то неприятный запах.
Доктор Вальберг весело помахала ему еще от калитки.
— Добрый день, доктор, — помахал он в ответ.
Она подошла с улыбкой, но, увидев журналы, остановилась как вкопанная.
— Я пришла проверить ваш слух, Герлоф, — сказала она и опять начала улыбаться. — Со зрением у вас, как я понимаю, все в порядке. — Она показала на журналы. — Мне зайти в следующий раз?
— Что вы, доктор. Садитесь, пожалуйста.
— Мне кажется, вы увлечены совсем другим занятием.
Он посмотрел на нее без улыбки:
— Это не то, что вы думаете.
— Я, собственно, ничего не думаю.
— Значит, это не то, что вы не думаете. Мне восемьдесят три, а моя последняя подружка… там, в Марнесхеммете, была не моложе. А потом и она уже стала слишком старой для этих дел… Последние двадцать пять лет я не заглядываюсь на молодых девушек. — Он подумал и решил уточнить: — Двадцать-то точно.
— А почему тогда вы этим занимаетесь сейчас?
— По необходимости.
— Вот как?
— Из научного интереса.
Доктор Вальберг подошла поближе и села. Он продолжал, разговаривая с ней, перелистывать журналы.