— Все в порядке? — озабоченно поинтересовался подошедший официант.
— Почти, — ответил Данилов. — Мой друг рыдает, потому что никогда в жизни не ел такого оливье, как ваш. Респект шеф-повару!
Полянский затрясся еще сильнее.
— Нести горячее или пока еще оливье?
— Горячее, пожалуйста. Хорошего понемножку.
— Салаты у них вкусные, — похвалила Елена. — Надеюсь, что и горячее не разочарует. Игорь, а с тобой правда все в порядке?
— Все-все. — Полянский убрал руки от раскрасневшегося лица. — Просто с учетом истинных мотивов упоминание о сальмонеллезе… Дело в том, что мы с Машей познакомились именно благодаря этой вспышке сальмонеллеза. После посещения больницы Маша решила пообщаться со специалистами, она ужасно ответственная во всем… — пауза на нежнейший из поцелуев, — …и судьба свела нас.
— Навсегда! — сказала Маша, снова впиваясь в губы Полянского.
«Такое впечатление, что это не мой день рождения, а их помолвка», — съязвил в уме Данилов и ободряюще подмигнул Рябчикову. Рябчиков, все еще продолжавший конфузиться, пожал плечами, показывая, что вопрос он задал без всякой задней мысли.
— Давайте выпьем за Машу и Игоря! — предложил Данилов, наливая вина в бокалы дам.
Полянский занялся коньяком — налил Рябчикову и себе.
— Будьте счастливы! — Елена подняла свой бокал.
— Спасибо! — проворковала Маша и, прикрыв глаза призналась: — Я безу-у-умно счастлива!
Под горячее (все выбрали одно и то же — медальоны из говядины со сливочно-грибным соусом) Данилов решил растормошить Рябчикова, а то ведь так и просидит молча до ухода.
— А как дела в восьмой туберкулезной больнице, Рудольф? — спросил он, — расскажешь что-нибудь?
— Главврач затеял очередной ремонт, вот и все наши новости.
— Вы работаете в туберкулезной больнице? — Маша посмотрела на Рябчикова куда приветливее. — А кем?
— Рентгенологом, нас еще в шутку называют «фотографами».
— Рентгенолог из туберкулезной больницы — это же здорово! — восхитилась Маша. — Вы же каждый день, наверное, стоите перед сложным выбором, проводя дифференциальный диагноз, пытаясь отличить туберкулез от пневмонии или рака легких.
«А девушка-то неплохо подкована, — оценил Данилов, — не просто имеет представление о дифференциальной диагностике, но и представляет, что может напоминать туберкулез. Неужели Игорь так глубоко обсуждает с ней медицинские темы?»
— …а еще вам надо постоянно помнить об облучении и о риске заражения туберкулезом! А МРТ [24] вы проводите?
— Маша, а вы какой медицинский институт заканчивали? — полушутя-полусерьезно спросил Данилов.
— Факультет журналистики я заканчивала, — гордо ответила Маша. — Просто выросла во врачебной семье, оттуда и понимание некоторых нюансов. Так, может быть, вы дадите мне интервью, Рудольф?
— О чем?
— О вашем месте в медицине и о роли медицины в вашей жизни. Разумеется, с примерами из практики. Можно анонимно, если вы опасаетесь, что публикация может вам навредить.
— Я не опасаюсь, просто что я могу рассказать такого интересного? У меня же очень скучная специальность.
— У вас глаза думающего человека! — перебила Маша.
Рябчиков снова зарделся, на этот раз польщенно.
— А еще Рудольф очень наблюдательный, — похвалил Данилов. — Подмечает самые незначительные детали и обожает все анализировать. Из интервью с ним может целая книжка вырасти.
— Какие роскошные перспективы. — Рябчиков вежливо улыбнулся. — Только, как я уже сказал, ничего интересного у нас не происходит, а если и происходит, то лучше бы не происходило. Вот неделю назад на врача из нашего отделения пациент с ножом напал. Три проникающих ранения грудной клетки, хорошо еще, что в сердце не попал.
— Что, был повод? — спросил Данилов.
— Нет, конечно. Доктор месяц назад смотрела его на томографе — искали причину кровохарканья. В итоге нашли рак, так этот тип вбил себе в голову, что рак у него развился в результате томографии, и решил отомстить. Его к тому времени уже выписали под наблюдение районного онколога, так он явился утром, вошел в кабинет, выхватил нож и начал действовать. Хорошо еще, что нож сломался о ребро на третьем ударе, а то бы убил. Дело-то было при закрытых дверях и без свидетелей.
— Его задержали? — спросила Маша.
— Задержали. Заведующий отделением и охранник, прибежавшие на шум. Когда нож сломался, этот… тип начал пинать упавшее на пол тело и орать о том, что возмездие свершилось. Его скрутили, раненую сразу отвезли в оперблок, сейчас она на больничном. Молодая женщина, двадцать восемь лет, только что перешла к нам на томограф из сто пятнадцатой больницы, чтобы работать рядом с домом. Вот и доработалась.
— На вменяемость убийцу проверяли? — спросила Маша.
— Наверное, — пожал плечами Рябчиков.
— А как он вообще выглядел? Адекватным?
— Я не знаю, по словам заведующего был вполне адекватен. Сам я в это время получал нагоняй от главного врача и знаю о случившемся только по рассказам.
— А что за нагоняй? — не унималась Маша.
Полянский погладил ее по руке — уймись, мол, мышонок.
— Да так, пустяки, — поморщился Рябчиков. — Чьи-то снимки, которых я в глаза не видел, потерялись, но раз в мое дежурство — значит, я виноват.
Больше о работе Рябчиков ничего рассказывать не стал, видимо испугавшись, что Маша послушает-послушает да и опубликует — и хорошо, если не переврет. Вместо этого стал рассказывать о своей недавней поездке по Золотому кольцу. Данилов догадался, что Рябчиков ездил не один, но уточнять не стал. Когда рассказ дошел до города Калязина, Рябчикова перебила Маша:
— Знаете присказку про Калязин? В городе Калязине есть три чуда — там колокольня в воде стоит, в церкви хлеб пекут и поезда задом пятятся.
— И все это правда? — спросил Полянский.
— Колокольня стоит, поезда направление движения меняют, а вот хлебозавода в церкви давно уже нет.
— Маша родом из тех мест, — сообщил Полянский.
— Не совсем, я из Монаково, — поправила Маша, — правда, Калязин от нас недалеко, соседний район. Про кузнецовский фарфор все, надеюсь, слышали? Это у нас было. Прикольное совпадение — и село до революции называлось Кузнецово, и фамилия у фабриканта была Кузнецов. А потом село переименовали в честь какого-то революционера и сделали городом. Всего сто километров от Москвы, а совсем другой мир.
— А разве Кузнецовский завод был не в Гжели? — не совсем уверенно спросил Рябчиков.
— У Кузнецова этих заводов была целая дюжина, но наш — самый любимый! — козырнула патриотизмом Маша. — Потому что в одноименном селе!