— Да, сэр.
— Возьмите еще сандвичей, мне столько не съесть.
— Нет, сэр, спасибо — одного достаточно, — ответил лейтенант, хотя в его карманах уже лежали четыре сандвича, предусмотрительно завернутые в салфетки.
Отпустив Чаусера, майор Штурмвуд быстро оделся и, выскочив из блока, оседлал служебный велосипед, чтобы скорее домчаться на другой конец городка.
Обычно он избегал этого легкомысленного транспорта, поскольку считал, что майорские погоны с велосипедом сочетаются плохо, но сейчас на эти пустяки не было времени.
Он быстро добрался до агентурного отдела, написал запрос по форме и, отдав сонному дежурному, остался в приемной ждать, пока что-то прояснится.
— Если агент ответит сразу, тогда все получится быстро, — пояснил ему дежурный. — Но если он занят по службе, тогда, возможно, уйдет не менее суток.
Штурмвуд подсел к низкому столику, на который были набросаны старые журналы. Кроме него в приемной находился еще какой-то капитан-артиллерист, но он сделал вид, что Штурмвуда не заметил.
В приемную выходили две двери, за которыми слышались какие-то голоса, стрекотали аппараты пакетной связи и посвистывали перегревшиеся электрореле.
Время от времени в коридор кто-то выскакивал и торопливо убегал к выходу. Иногда выходили двое, и в приемную проникали какие-то фразы, вроде: «…на двадцать четвертом трассировка оборвана…» или «…молчит твой дембель, должно накрыли его…»
Когда двери захлопывались, вместе с ними уходили шум, запах сургучных печатей и застарелого табачного дыма.
Минут через двадцать беспокойного ожидания одна из дверей в приемной приоткрылась и чей-то голос из затемненного помещения произнес:
— Фельдъегерская волна на восемь-четырнадцать… Говорить будете?
— Буду! — тотчас вскочил артиллерист.
— Заходите.
Артиллерист прошмыгнул в темное помещение, дверь закрылась, и воцарилась тишина.
Штурмвуд отбросил засаленный журнал и вздохнул. Сколько ему еще ждать? Может, про него забыли? Но оказалось, что не забыли, — спустя пару минут распахнулась та же дверь, однако теперь за ней было много света, звучали громкие голоса и даже какая-то музыка.
— Ответ агента с «це-двенадцать» кто ждет?
— Я жду! — воскликнул Штурмвуд, вскакивая, как незадолго до него артиллерийский капитан.
— Короче, подтвердил он…
— Что подтвердил?
— Не знаю. Наверно, то, что запрашивали, то и подтвердил.
— Спасибо.
— На здоровье.
Дверь захлопнулась, и майор еще какое-то время стоял, собираясь с мыслями. Ну да, конечно. Подтверждаете ли вы ликвидацию такого-то и такого-то, было написано в запросе. И ответ — подтверждаю.
Можно докладывать полковнику.
Майор Штурмвуд надел кепи, покинул приемную и пошел по узкому коридору, который уже не казался таким мрачным.
Операция оказалась успешной, а это сулило ему поощрения, возможно, и повышения. Такая перспектива не могла не радовать.
Майор шел и мечтательно улыбался, не зная, что вместо захваченного агента из строевой части «це-двенадцать» ему отвечал подставной абонент тардионской контрразведки.
На столе задребезжал, забился в истерике компактный рапидофон, который Джеку выдали как одному из самых незаменимых бойцов роты.
Помимо него, из солдатского и сержантского состава такими штуками обладали только Папа Рико и Баркли, а во второй роте — Строуп, Бидл и еще Ревис. Все! Остальных, если что, вызывали посыльными.
Непривычный к звуку этого устройства, Джек очнулся от послеобеденной дремы и сразу бросился к двери, но затем вернулся к столу и, взяв прибор, ответил:
— Але…
— Стентон, это ты?
— Да, сэр, — ответил Джек, узнав голос Хирша.
— Я просто твой рапид проверяю. Хольмер сказал, что ты теперь на прямой связи.
— Да, сэр, все работает…
— Ты чего делать собираешься?
— Думаю пойти в техпарк, мне там штуковину новую поставить обещали.
— Какую штуковину? — живо заинтересовался Хирш. Пилоты ревностно относились к усовершенствованиям, которые делали их товарищи, и тотчас перенимали все, что можно было использовать для себя.
— Да вам это неинтересно будет, сэр.
— Что значит неинтересно, Стентон? Очень даже интересно! Давай колись!
— Да ничего особенного, у ваших машин всего этого навалом — ракеты, пэ-эр-зэ. А у меня только малокалиберная пушка — срам один, учитывая задачи, на которые нас выбрасывают.
— Ну и что дальше, Стентон? Не трави! — наседал лейтенант.
— Я не травлю, сэр. Я думаю поставить какое-нибудь навесное эр-о.
— Эр-о твоя машинка не потянет. Для эр-о нужна куча электричества.
— Я это знаю, мы это с Бертом обсуждали. Вот и будем искать какое-то другое решение.
На том конце замолчали — лейтенант задумался.
— Ладно, Стентон, дуй в техпарк, но потом обязательно доложишь, что за штуковину вы поставили.
— Да, сэр, конечно, — пообещал Джек и отключил устройство.
Затем подошел к шкафу и, открыв дверцу, невольно замер, залюбовавшись красотой курицы. Она как будто делала шаг, движение в ее позе определенно присутствовало. Да и рыбный клей подсыхал довольно быстро, хотя сержант-хозяйственник, продавший ему это средство за одну дозу красного вина, пугал, что сохнуть будет две недели. Дескать, мебель на рыбном клее сохнет именно столько.
Закрыв шкаф, Джек обулся, натянул кепи и отправился в техпарк.
На улице ярко светило солнце, а высоко в небе лениво перебирал жабрами айрбот. Поглядывая на него из-под руки, Джек дошел до техпарка и, оказавшись на его территории, невольно подобрался. Теперь ему везде мерещились лаунчмодули, хотя майор-радиотехник, приходивший к ним вчера после обеда, заверил состав роты, что зона нестыковки ликвидирована и врагу больше не удастся воспользоваться никакими аномалиями.
Выглядел майор солидно: красное лицо, ботинки начищены, кепи поднято на крахмале, однако Джек все еще сомневался, а вдруг где еще остались «белые пятна»?
Старшину Тильгаузена Джек нашел перед главным ангаром с традиционной кружкой какао. Берт смотрел куда-то мимо Джека, мысленно перебирая варианты решения своих задач, и никто не мог сказать наверняка, о чем он думал — о смене маслодогревающего устройства в «грее» или о судьбе свежепоставленного на «гасс» нового пулемета с торцеальной подачей.
— Привет, Берт! — поздоровался Джек.
— Привет, солдат, — сдержанно ответил тот. — Чего пришел?