Разве это вера? Так, полное собрание суеверий.
Домовому в блюдечко молока наливали, чтобы задобрить. В фундамент крепости ребенка закладывали, дабы умилостивить местных духов. Когда спускали на воду новую лодью, она должна была килем проелозить по телу раба, да так, чтобы кровь повыше на борта брызнула...
Хочешь не хочешь, но вся эта мерзость налипала на душу, грязнила ее, а теперь... Олег потрогал крестик под рубахой. Это как могучий оберег, отталкивающий мрачную эманацию древних верований, не пропускающий тлетворное дыхание зверобогов.
О, он всегда будет спорить с богословами о неразрешимых парадоксах христианства, будет ставить под сомнение догматы веры, но вовсе не из пустого и суетного желания доказать недоказуемое. Просто нравится ему добрый человек Иисус, и он станет всячески защищать Его, ибо заповедь «Возлюби ближнего» есть величайшая идея, основополагающий мотив бытия на тысячи лет вперед...
Олег ногой дотянулся до оброненного факела, подтащил его к себе и сунул в кольцо цепи, заделанное в стену. Подергал – ничего. Нажал – дерево хрустнуло и разломилось.
– Ч-черт...
Неожиданно что-то изменилось вокруг. Олег прислушался, недоумевая, что же его вдруг насторожило. Собаки! Один из псов взвизгнул от боли, потом другой, третий... Ну, бывает, что сцепятся, начинают грызню... Не бывает! Их цепи заделаны так, чтобы достать человека-беглеца, но друг до друга собачищи не доберутся. Неужели...
Додумать мысль Сухову помешали посетители – трое тюремщиков, основательно набравшихся дешевого пойла, ввалились в зал допросов.
– Ник-ик!-ита! – взревел один, мотая лохматой башкой и не открывая опухших глаз. – Ты х-де, Никита? Я тебя н-не вижу...
– Федор, я здесь, – ответил собутыльник, неустойчиво покачиваясь. – Чур, я буду судьей!
Третий их сотоварищ пьяно засмеялся, брызгая слюной, и зигзагом прошел к каменной трибуне. Сопя, он взгромоздил на нее кувшин, повернул голову к Олегу и заголосил, как на публичной казни:
– Так наказан безбожный варвар, родом из Гипербореи, за убийства христиан и насилия над хыр... хр-ристианками. Слава правосудию Романа справедливейшего, всемилостивого, наивеличайшего! Ик...
Федор уселся на ложе, потом прилег.
Никита, самый трезвый из троицы, подобрался поближе к Сухову и склонился перед ним.
– Имя свое назови, нехристь! – поворочал он языком.
– Олегом наречен, – смиренно ответил варанг, – сыном Романа. Но в одном ты, Никитос, неправ – крещен я.
– Брешет! – убежденно сказал Федор. – Так и запишем...
Заигравшись в писца, он рассмеялся.
– Ты кого дурить удумал, варанг? – ласково-грозяще спросил Никита.
– Ближе подойди, – попросил Олег.
Никита погрозил ему пальцем.
– Шуточки шутим? – прищурился он и рыгнул. – Щас ты у меня плакать будешь... От смеха! Григорий, тащи сюда буравчики! А то у этого слишком много глаз!
Григорий скис от остроумия товарища и пошагал за инструментом, сгибаясь и трясясь от хохота. Ухватив со второй попытки ржавый бурав с деревянной рукояткой, он разочарованно сказал:
– А он холодный!
– Ну сходи к костру, прокали! Только быстро давай...
– Щас я, мигом...
Григорий уплелся, а Никита допустил оплошность – потеряв равновесие от винных паров, он отшагнул, удерживаясь от падения, и Олег немедля ухватил его за ногу, сжав ее ступнями и выворачивая. Глухо вскрикнув, тюремщик рухнул на колени, и Сухов моментально перехватился, сжав ногами шею Никиты. Резко крутанув, он добился того, что раздался мокрый хруст, и голова Никитина согнулась не поздорову.
Сгибая ноги в коленях, Олег подтащил к себе обмякшее тело и отыскал здоровенный тяжелый ключ.
Ключ не подходил.
– Ах, чтоб тебя...
Пошарив на поясе убитого тюремщика, Сухов обнаружил не слишком длинный нож с широким лезвием. Сгодится...
– Иду уже, иду... – послышался голос Георгия. Тюремщик появился в дверях, неся перед собой буравчик, кончик которого светился красным накалом.
– Несу уже... Никита, ты чего?
– Да вот, – непринужденно сказал Олег, – прилег твой дружок, отдохнуть решил. Что стоишь, Гриш? Федя спит, Никита спит, ну и ты ложись!
Григорий покачался, туго соображая, и повернулся уходить, ворча что-то вроде: «Лучше позову...»
Брошенный нож вошел ему в печень. Тюремщик захрипел, рухнул на колени, покачался и распростерся на каменном полу.
– Позовет он... – пробормотал Олег. – Я т-те позову...
Орудуя ключом, он принялся расшатывать вмурованное кольцо, но ему опять помешали. Послышались тихие шаги, и в зал вошел человек с факелом. Трезвый. Это был Ивор Пожиратель Смерти.
– Ивор! – радостно воскликнул Сухов. – Ты?!
– Да вроде! – рассмеялся варяг и оглядел помещение. – Ого! Ты, я смотрю, уже позабавился.
– Ключ не могу найти, – пожаловался Олег.
– Это мы мигом. Свен! Обыщи трупы, нужен ключ!
– А какой? – послышался голос со двора. – Большой такой, длинный?
– Да, да! – ответили Олег с Ивором.
Вскоре в пыточную ввалился Малютка Свен с целой пригоршней ключей, а за ним появился Турберн Железнобокий и Стегги Метатель Колец, Пончик и сам Инегельд Боевой Клык.
– Привет, ребята! – расплылся в улыбке Сухов. – Вот уж правда, рад всех вас видеть! Как нашли-то хоть?
– А к нам Игнатий прибежал, – затараторил Пончик, – знаешь такого? Игнатий Фока. Говорит, магистр, тот самый, как его... Евсевий... дальше забыл, в общем, этот Евсевий подговорил целую шайку, и те взяли тебя, арестовали, короче. Мы сюда...
– Понятно...
Пятый по счету ключ подошел, и кандалы растворились со ржавым скрипом.
– Свободен! – прогудел Малютка Свен.
– Уходим, – приказал Клык, – пока нас тут не застукали.
Спасатели и спасенный вышли во двор тюрьмы. Во дворе было тихо, тюремщики валялись вокруг гаснущих костров, то ли мертвые, то ли пьяные.
За внутренними воротами только воняло псиной, самих собак слышно не было.
– Мы их сверху, – объяснил Свен, – из луков.
– Быстрее, быстрее! – поторопил варягов Инегельд.
Все выбрались на улицу и торопливо зашагали в сторону Месы.
– И что теперь? – осведомился Олег.
– А ничего, – осклабился Клык. – Мы все спали, понял? Никуда не ходили, ничего не видели...
– Никого не трогали, – поддакнул Малютка Свен.
– Вот именно. Завтра с утра топаем во дворец. Будем охранять по очереди. Полсотни с утра до вечера, полсотни с вечера до утра. Отсыпаемся, гуляем и все по новой. А если этот Евсевий будет возбухать, то мы тут такое устроим... Весь ихний Миклагард на уши поставим и скажем, что так и было!