Он почувствовал неловкость. В самом деле, не надо было бы этого говорить. Ему вовсе не хотелось ее обижать. Но куда больше его сейчас занимала мысль о том, что Платон вовсе не забыл о Еве. И если уж в такой ситуации заговорил о ней, значит, эта мысль его действительно точит. И он, конечно же, разыщет Лали. Но сейчас, когда он принял меры предосторожности, его куда больше пугала другая перспектива. А вдруг Лали опять западет на Тоника? Ведь запала же она на него когда-то? Если он поведет себя не по-хамски. Но с Фаиной он был откровенным хамом. Бедняжка… Она права, это я виноват. Но ничего, я вернусь, привезу ей какой-нибудь подарок, выслушаю ее сетования, и она успокоится. И почему такой прелестной женщине так не везет с мужиками? Видно, с ней самой что-то не так…
Он принял душ, завалился в постель и заснул почти сразу. Ему ничего не снилось.
Жизнь слишком длинна для одной любви… Надо же… И почему это все так хотят пристроить меня? А я вот не желаю, хотя, не буду притворяться, мне приятно, что этот человек в меня так влюблен… Но что у нас может быть? Он же брат Тоника. Они общаются, а из-за меня может начаться вражда… Это плохо. Брат мой, враг мой… Был такой роман, кажется? Или это из Библии? Не помню… Да и неважно… И вообще… Он живет в России, у него там дело, а я в Германии, и у меня тут свое дело. Он не бросит Москву, а я не брошу дом, который построил Иваныч. И Петьку. Что у нас может быть? У нас может быть только роман… И чем же это плохо? Это совсем неплохо… вдруг мелькнула у нее крамольная мысль. Это, собственно, единственное, что может быть… Так пусть будет… У меня же толком не было романа… Тоник не в счет. А с Иванычем романа не было. Все с налету, по безумной страсти… Он же тогда сразу стал мне как муж, хоть мы и расписались только через месяц… Но как же это было прекрасно! Нищие, веселые, полоумные от любви, нам все было в радость… Помню, когда он на другой день уехал в Ленинград, я хотела связать ему свитер, но поняла, что не успею за два дня, и решила связать жилетку. Связала, успела! В каком же он был восторге, как гордился ей. А дни, как назло, стояли жаркие, толстую вязаную жилетку не наденешь, как же он расстраивался… А как изменились у него глаза! Из них ушла та тяжесть взгляда, которая поразила меня при первой встрече, они стали веселые и какие-то чертячьи. Я нередко смеялась: «Иваныч, я всегда думала, что чертячьи глаза черные, а не голубые!» А он смеялся: «А я вообще нетипичный! Такой вот голубоглазый черт. Это оттого, что влюблен до чертиков!»
И глаза у него оставались молодыми до самой смерти. Он и сам был молодой, душой и телом. Оттого его смерть стала таким ударом… О чем я, дура, думаю! О каком романе? Зачем он мне? Жизнь длинна для одной любви… Так это смотря какая любовь. А если она такая, как у нас с Иванычем? Девятнадцать лет счастья… Многим и двух лет не выпадает…
Они договорились с Родионом, что сначала он встретится с Петей с глазу на глаз, а она появится через полтора часа. На полутора часах настоял Родион. Ему казалось, что за час он не управится, а за полтора может.
– Уйди с глаз долой! – сердилась Ирма, потому что у Лали все валилось из рук. Она даже сломала застежку на аметистовой брошке.
– Не страшно, я сейчас поставлю новую.
– Вот и сиди в мастерской, а то у тебя такое непраздничное выражение лица, что ты распугаешь покупателей.
– Я все равно ничего не смогу делать…
– Тогда пойди и прошвырнись по магазинам. Сейчас такие распродажи…
– С ума сошла? Я накуплю какой-нибудь дряни.
– Тогда пойди в кафе и нажрись пирожных.
– Зачем? – искренне удивилась Лали.
– Чтобы совесть замучила. Все-таки отвлечение.
– Не могу.
– Хорошо, тогда скажи…
Но тут вошел покупатель. Лали быстро ретировалась, но не могла найти себе места. Тогда она оделась и вышла.
– Я пойду… – бросила она Ирме.
– Иди-иди!
– Если будет много народу, позвони.
– Всенепременно.
Родион пришел первым. Он тоже волновался. И почти сразу появился Петя.
– О, Петр! Рад! Рад!
– И я!
Они даже обнялись.
– Садись, Петя.
– А где мама?
– Мама придет позже. Петя, я не буду тянуть резину, как у нас говорят. У меня к тебе разговор.
– Да? – удивился Петя. – О маме? – с улыбкой предположил он.
– И о маме тоже.
– Я не понял.
– Сейчас поймешь. Ох, трудно…
Петя заволновался.
– Родион Николаевич, что-то случилось?
– Пока нет. Но в любой день может случиться. Это, так сказать, превентивная мера, чтобы уберечь маму от мучительного выбора…
– Какого выбора? Вы с мамой хотите пожениться? И мама не может выбрать между мной и вами?
– Если бы все было так просто… О каком выборе может идти речь в подобной ситуации? Любая нормальная мать выбирает сына, но…
– Но я уже взрослый и я даже хочу, чтобы мама вышла замуж.
– Петя, я был бы самым счастливым человеком на свете, если бы речь шла об этом.
– Тогда я ничего не понимаю.
– Петя, поверь, мне и самому трудно… Попробуй выслушать меня, не перебивая.
– Простите. Только еще один вопрос. С мамой что-то не так? Она больна?
– Да ты что! Слава богу нет.
– Тогда все. Я слушаю вас.
– Петя, жизнь порой преподносит самые невероятные сюрпризы. Короче говоря, мы с тобой, как оказалось, состоим в некотором родстве… Иными словами, я твой родной дядя.
– Дядя? Как это может быть? Вы… насколько я понимаю, дядя – это брат отца или матери. Вы папин брат?
– Я не папин брат… Ох, черт…
– Но у мамы нет братьев и у папы тоже.
– Я не папин брат, я брат твоего отца.
– Что? Как это брат отца, но не папин… – Паренек вдруг страшно побледнел. – Вы хотите сказать, что папа… мне не отец? Так?
– Петя, я хочу сказать, что папа тебе не биологический отец. Но, разумеется, самый настоящий отец. Однако зачат ты был не от него.
– А он… Он знал?
– Разумеется. Когда они встретились с твоей мамой, она еще не знала, что беременна. А узнав, тут же призналась мужу. И он настоял на том, чтобы мама родила и, как она мне сказала, любил тебя еще задолго до твоего появления на свет. И, поверь, если бы не роковая случайность, никто об этом не узнал бы… Но…
– А что этот самый… биологический… Он жив?
– Жив.
– Но он же мне никто.