Теперь уже было видно, что идет мужчина. Он подступил к костру, перебросился несколькими фразами с лежавшими на шинелях караульщиками. Потом двинулся дальше. В руке у него была керосиновая лампа-«молния». Подошел вплотную, посветил на лица колодников.
— Который тут доктор?
— Это я, — сказал Павел Романович.
— А-а. — Человек поставил лампу на землю, присел рядом на корточки. На нем была кожаная куртка. Один карман топорщился, провисал — без сомнения, там револьвер.
В свете «молнии» Дохтуров узнал человека: это был рябой, сопровождавший «дида». Час от часу не легче.
Рябой сорвал травинку. Пожевал.
— Бестравное лето будет, — сообщил он.
Дохтуров промолчал. Ждал.
— Я такие вещи вперед чую, — рябой усмехнулся. — Иной раз самого жуть берет — и откуда берется?
— Что? — спросил Павел Романович.
— Ну, это. Про то, что будет. Иль было.
Дохтуров фыркнул.
— Напрасно потешаешься, вашбродь, — сказал рябой. Впрочем, довольно беззлобно сказал. И продолжил: — Да я и сам знаю, откуда. От дида, кого ж еще. От ведовства егоного. Я ведь ему племяш, сродник. Мальцом был, когда первый раз его повидал. Знаешь, какой он был тогда? Глазищи — как уголья! И волосы смоляные, бородища, усы — чисто лешак. Я тогда напужался. Да и теперь опасаюсь, — добавил он, вновь усмехнувшись.
Павел Романович ничего говорить не стал. Понятно, все это лишь увертюра. Представление впереди.
— А девка у тебя так себе, — проговорил рябой без всякого перехода. — Вертлява больно.
— Что с ней?
— Печешься? — Рябой беззлобно засмеялся. — Боишься, снасильничали?
— Так что?
— Ничего. Целая она. Рыжий хотел ее повалять, да дид запретил.
— Спасибо вашему диду.
«Врет или нет? — думал Павел Романович. — Вряд ли тот рыжий так просто отступится от своего. Редкий мерзавец».
А может, все-таки правда? Ведь ложь быстро обнаружится. Но явно рябой крутит. Определенно, у него дело. Не иначе, его «дид» послал.
— За спасибо молока не купишь. Да и сала тоже, — ответил рябой. И подмигнул.
Павел Романович пропустил опасный намек мимо ушей.
— Отпустите ее.
Рябой промолчал. Глядел на лампу, кусал травинку. Потом спросил:
— Полюбовница?
— Нет. Мы даже не познакомились толком.
— Тогда чего ходатаем выдвигаешься?
— А раз не моя полюбовница — что, мучить можно?
— Можно казнить, а можно и миловать, — уклончиво ответил рябой. — Тут уж как выйдет… Ладно. В общем, так: давай-ка отсель отодвинемся. Чересчур людно.
Отодвинулись на десять шагов. Павлу Романовичу приходилось скакать на связанных ногах.
Рябой повернулся.
— Есть у вас золотишко?
Вопрос прояснился, и сердце у Павла Романовича сжалось. Не имелось у него решительно никаких сбережений. Но сказать об этом открыто нельзя.
— С собой нет, — ответил он осторожно.
— Понятное дело… — протянул рябой. — А в Харбине?
— Кое-что.
— Дид велел передать: за золото он освободит тебя с девкой. Ты сможешь уйти, а девку он спрячет. Принесешь золото — отпустит. Нет — тогда прощайся с нею теперь. Но ты ведь, я так понимаю, вернешься?
— А почему именно меня?
— Дид сказал: ему (тебе то есть) верить можно. А остальным — нет. Понравился ты ему. Так что решай.
Собственно, что тут было решать? Главное — получить свободу. А там…
— Я согласен.
— Вот и хорошо. — Рябой вытащил из-за голенища небольшой нож. — Я пойду. А ты режь вот этим веревку — и в тайгу. Только доберешься ли…
— Доберусь, — сказал Дохтуров. — Но как я потом вас найду?
— А не надо искать. Ты в Харбине где квартируешь?
— В «Метрополе». Только сгорел он теперь.
— Во как… Ну ладно. У вокзала трактир есть, «Муравей». Знаешь?
— Нет.
— Найдешь. Я там буду.
— Когда?
Рябой насупился.
— Не твое дело. Будешь сидеть там ввечеру. Я к тебе сам приспею. Или пошлю кого. Если подступит кто из людишек, да представит от дида привет — значит, мой человек. Ты его слушай.
— А эти? — Павел Романович кивнул на солдат-караульных.
— Не твоя забота. Я с ними, как с этим рыжим чертом…
— То есть?
Рябой покачал головой.
— Ох и любопытен ты, вашбродь. Все с вопросиками проказничаешь. Ну ладно, скажу: никак не хотел рыжий угомониться. Не мог от девки отклеиться… Короче, мы его самого на сало пустили.
Павел Романович поперхнулся. Поглядел изумленно.
— На сало?
«Не повезло утконосому…»
— Неужто поверил? — Рябой засмеялся. — Сам вижу — поверил. А может, и стоило? Да только какое с рыжего сало…
Дал ему дид взвару хлебнуть, сонного. Храпит теперь. Вон, отсель слышно.
Он похлопал себя по карману, вынул зеленую пузатенькую бутылку:
— Я с собой прихватил. Угостю твоих караульных… — Рябой подмигнул. — Ну, принимайся. А там уж как Господь даст.
Они остановились, когда услышали далеко слева металлический гул. Гул нарастал, накатывался, и вскоре не осталось сомнений: по железнодорожной колее, невидимая из-за поворота, катит мотодрезина.
— Слава Богу! — сказала Дроздова. И опустилась прямо на шпалы — сил, видать, совсем не осталось.
Агранцев и Дохтуров переглянулись у нее за спиной.
Оба прекрасно поняли: хотя позади почти пятьдесят верст, ничего еще не закончилось. Возможно, на дрезине разъезд пограничной охраны — обыкновенно их пускают перед транссибирским экспрессом или войсковым, литерным эшелоном.
Но это в теории.
А ну как на дрезине красные! Раз они по реке навострились — отчего бы им не пересесть на дрезину?
Соответственно, выбор действий был невелик: или оставаться на месте, или немедленно укрываться.
Анна оглянулась на спутников. И сразу угадала их мысли — поняла, верно, по лицам.
— Давайте притаимся. Если наши, станем кричать!
Агранцев покачал головой.
— Не выйдет. Опоздаем. К черту, не хочу рисковать. Идемте отсюда!..
В этот момент дрезина выскочила из-за поворота. Дохтуров оглянулся уже на ходу: бежавшая по рельсам машина казалась совсем маленькой. И неопасной.