— Креостус! — слышится вдруг новый, странный голос.
Кентавры расступаются и отходят назад. Они склоняют головы. Самый огромный, Креостус, тоже склоняется, но выпрямляется почти сразу.
— Что это такое? — шепчет Энн, цепляясь за меня.
Перед нами стоит существо настолько блистательное и величественное, что я никогда не смогла бы и вообразить ничего подобного. Не понять, мужчина это или женщина, оно может быть и тем, и другим. Оно худощавое и гибкое, с кожей и волосами нежно-лиловыми, как цветы сирени, на нем надет длинный, волочащийся по траве плащ, сооруженный из желудей, шипов и цветков чертополоха. Глаза у существа ярко-зеленые и по форме очень похожи на кошачьи. Одна его рука представляет собой лапу; на месте второй кисти — огромный коготь.
— Кто это пришел? — спрашивает существо голосом, похожим на трехголосную гармонию; каждая нота слышится отчетливо, но в то же время их невозможно отделить одну от другой.
— Это ведьма, — заявляет дерзкий кентавр. — Ее притащила к нашему берегу проклятая горгона.
— Хм…
Существо смотрит на меня так, что я чувствую себя ребенком, который увидел ремень в руках отца. Острый кончик когтя приподнимает мой амулет, существо всматривается в него.
— Жрица. Мы много лет не видали ни одной из вас. Это ты расколотила руны, державшие на привязи магию?
Я прячу амулет подальше от его глаз, засунув серебряную пластинку снова под блузку.
— Да, это я.
— И что тебе нужно от нас?
— Мне очень жаль, но я могу говорить только с Филоном. Не знаете ли вы, где я могу отыскать…
— Я и есть Филон.
— Ох, — вздыхаю я. — Я пришла просить вас о помощи.
Снова вмешивается Креостус:
— Не верь ей, Филон! Ты ведь помнишь, как нам жилось все эти годы?
Филон одним взглядом заставляет его замолчать.
— А почему я должен тебе помогать, жрица?
Я не готова к такому вопросу, а потому не знаю, что ответить.
— Ну… потому, что я сломала печать, лежавшую на магии. Орден должен быть воссоздан.
Кентавры взрываются хохотом.
— Так позволь нам самим восстановить печать — и самим управлять магией! — кричит один из них.
Остальные веселятся от души.
— Но только Орден может связать магию и управлять сферами, — говорит Фелисити.
Филон снова вступает в разговор:
— Да, так было в течение многих поколений, но кто сказал, что так должно быть всегда? Сила магии быстротечна. Она движется, как зыбучие пески.
Кентаврам становится еще веселее. Их толпа все увеличивается. А светящиеся точки растут, превращаясь в существа около фута ростом. Они висят над нами, как светляки-переростки.
— Возможно, вы предпочитаете, чтобы источник магии первой нашла Цирцея? — спрашиваю я. — Или темные духи из Зимних Земель? Если они возьмут магию в свои руки, как вы полагаете, будут они так уж великодушны к вам?
Филон обдумывает мои слова.
— В словах этой жрицы есть смысл. Хорошо, можете пойти со мной.
Креостус кричит нам вслед:
— Ничего им не обещай, Филон! Ты должен в первую очередь думать о своем народе! Помни это!
Филон приводит нас в огромную хижину и наполняет кубок красной жидкостью. Нам он ничего не предлагает, что вызывает во мне чуточку больше доверия к этому странному существу. Потому что если бы мы здесь что-нибудь съели или выпили, мы были бы вынуждены остаться в сферах, как Пиппа. Филон пьет красную жидкость.
— Я согласен, что магию необходимо сдерживать. На свободе она слишком сильна. Некоторым никогда не приходилось сталкиваться с ее полной мощью, и у них головы идут кругом. Им хочется все большего и большего. А от этого возникает волнение. И я боюсь, что они впутаются в союз с дурными существами, а это приведет к нашему порабощению. Это угроза нашему существованию.
— Так значит, ты поможешь нам найти Храм? — спрашиваю я.
— А что я получу взамен, если помогу вам?
Поскольку я молчу, Филон усмехается.
— Я так и думал. Орден не заинтересован в том, чтобы делиться силой со сферами.
— Горгона говорила, что когда-то ты был союзником Ордена.
— Да, — соглашается Филон. — Когда-то.
Необычное существо кружит по комнате с элегантной кошачьей грацией.
— Кентавры были их посланниками; я был мастером-оружейником. Но после мятежа колдуньи Ордена отобрали у нас магию, как и у всех остальных, хотя мы были все так же преданны им. Вот какой была их благодарность.
Я не знаю, что тут можно сказать.
— Может быть, у них просто не было другого выхода?
Существо смотрит на меня в упор так долго, что я неловко отвожу взгляд.
— Да не собирается он помогать нам, Джемма! — говорит Фелисити. — Давай сами попытаемся.
Филон снова наполняет свой кубок.
— Я не могу сказать тебе, как найти Храм, потому что, по правде говоря, и сам не знаю, где он. Но я могу тебе кое-что предложить. Идем со мной.
Мы снова выходим в туманный день. Креостус останавливает своего великолепного вождя и тихо говорит ему что-то на непонятном нам языке. Но я слышу гнев, звучащий в его голосе, вижу настороженность в его взгляде каждый раз, когда он смотрит в нашу сторону. Филон останавливает его коротким: «Nyim!»
— Ты не должен им доверять, Филон! — зло бросает кентавр. — Их обещания — как колдовской свет: со временем он угасает.
Филон приводит нас в другую хижину, с низким потолком. Стены в ней сплошь увешаны блестящим оружием, но некоторые предметы мне незнакомы. С крюков свисают свернутые кольцами серебряные веревки. И еще здесь множество украшенных драгоценными камнями кубков и зеркал в искусно вырезанных рамах; они стоят вплотную друг к другу.
— Пока магия на свободе, мы пользуемся ею, чтобы вернуть то, что было в прежние времена. Если мы не знаем, к чему все это приведет, мы должны быть готовы к любому повороту событий. Ты тоже не знаешь, что ждет тебя впереди, и потому можешь выбрать любое оружие для своего путешествия.
— Все это — оружие? — недоуменно спрашиваю я.
— Если использовать должные чары, что угодно может превратиться в оружие, жрица.
Но здесь слишком много всего. Я не знаю, на что обратить внимание в первую очередь.
— Ох! — вскрикивает вдруг Фелисити.
Она увидела отличный лук и колчан стрел с серебряными наконечниками.
— Похоже, выбор сделан, — говорит Филон, подавая Фелисити лук.
Стрелы изготовлены очень искусно, но мне кажется особенно примечательным, что, кроме странных клейм на серебряных наконечниках, они украшены еще и числами, линиями и символами, вырезанными на древках. Я совершенно не понимаю их смысла.