— Что все это значит? — спрашивает Фелисити.
— Это язык древних.
— Магические стрелы? — интересуется Энн, рассматривая серебряные наконечники.
Фелисити поднимает лук и закрывает один глаз, целясь в воображаемую мишень.
— Это просто стрелы, Энн. Они будут действовать точно так же, как любые другие.
— Возможно, — кивает Филон. — Если у тебя хватит храбрости прицелиться и выстрелить.
Фелисити сердится. И поворачивает лук в сторону Филона.
— Фелисити! — шиплю я. — Что ты делаешь?
— Храбрости у меня достаточно, — огрызается Фелисити.
— Не пропадет ли она в тот момент, когда это будет важнее всего? — холодно интересуется Филон.
— Храбрости у меня достаточно! — повторяет Фелисити.
— Конечно, это так, — успокаивающим тоном произносит Пиппа.
Филон с любопытством смотрит на них.
— Поживем — увидим.
И обращается ко мне:
— Жрица, так значит, эти стрелы — оружие, которое ты выбираешь?
— Да, — киваю я. — Думаю, это так.
— Нам пора, пожалуй, — говорит Фелисити. — Спасибо за лук.
Филон величественно склоняет голову.
— Всегда рад помочь. Но это не просто подарок. Это особый знак, говорящий о долге, который придется вернуть.
У меня такое чувство, словно я проваливаюсь в глубокую нору, и чем энергичнее я пытаюсь выбраться на поверхность, тем глубже ухожу под землю.
— И как именно придется платить?
— Поделиться с нами магией — вот о чем мы просим, если ты первой найдешь Храм. Мы не намерены снова жить во тьме.
— Да, понимаю, — говорю я, тем самым давая обещание, которое то ли смогу выполнить, то ли нет.
Филон провожает нас до опушки леса, где нас ждут странные огоньки, чтобы отвести обратно к кораблю-горгоне.
— Ты должна знать, жрица, что тебя постараются не пустить к Храму. Как ты собираешься защищаться? У тебя есть союзники?
— У нас есть горгона, — говорю я.
Филон медленно кивает:
— Горгона. Последняя из них. Навеки заперта в корабле в наказание за грехи.
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.
— Я хочу сказать, что ты очень многого не знаешь, — отвечает Филон. — Двигайся вперед очень осторожно, жрица. Здесь невозможно спрятаться. Твои самые нежные мечты, твои глубоко скрытые желания или самые глубокие страхи могут быть использованы против тебя. Здесь много таких, кто хотел бы помешать выполнить твою задачу.
— Почему ты говоришь мне все это? Ты все-таки сохранил преданность Ордену?
— Это война, — говорит Филон, покачивая головой, и его длинные сиреневые волосы падают на высокие худые скулы. — Я предан победителю.
Огоньки кружатся и мечутся вокруг головы Пиппы. Она игриво отмахивается от них. А мне нужно задать еще один вопрос, прежде чем мы уйдем.
— Но ведь горгона — наша союзница? И она связана чарами, так что всегда должна говорить правду.
— Связана чем? Магией, на которую больше нельзя положиться.
С этими словами высокое тонкое существо разворачивается и уходит, и его плащ из цветков чертополоха тянется за ним хвостом.
Когда мы добираемся до берега реки, там поджидает нас Креостус; он стоит, скрестив руки на груди.
— Вы нашли то, что искали, ведьмы?
Фелисити похлопывает по колчану со стрелами.
— Значит, Филон дал-таки вам особый знак. А что вы дадите нам взамен? Вы даруете нам силу? Или отвергнете нас?
Я ничего ему не отвечаю, просто молча поднимаюсь на борт по крылу-трапу, прислушиваясь, как поскрипывает под ногами корабль. Широкий полупрозрачный парус сразу ловит ветер, и мы отплываем от острова, и вот уже он превращается в крошечную зеленую точку позади. Но ветер доносит до меня крик кентавра:
— Что ты дашь нам взамен, ведьма? Что ты нам дашь?
Мы снова проплываем сквозь золотой занавес и движемся вверх по реке. Когда мы опять добираемся до статуй богинь, вырезанных в утесах, до Пещеры Вздохов, я вижу разноцветные дымки — красные, синие, оранжевые, пурпурные; они поднимаются над высокой скалой, и я почти уверена, что заметила рядом с ними какую-то фигуру. Но порыв ветра уносит дым в сторону — и я не вижу ничего, кроме разорванных разноцветных клочков.
Опускается серебряный туман. Кое-где сквозь него мелькают картины берегов, но рассмотреть что-либо трудно. Энн подбегает к поручням.
— Слышите, вы слышите это? Та чудесная песня опять звучит!
Я прислушиваюсь и в конце концов улавливаю звуки. Песня едва слышна, но она прекрасна. Она как будто проникает в мою кровь и течет вместе с ней, вызывая ощущение тепла и света.
— Смотрите! Там, в воде! — кричит Энн.
Одна за другой из воды поднимаются три безволосые головы. Это женщины, подобных которым я никогда прежде не видела. Их тела покрыты слегка светящейся чешуей, они переливаются розовым, коричневым, персиковым оттенками… Когда женщины поднимают над водой руки, я вижу тонкие перепонки между их длинными пальцами. Вид женщин зачаровывает, и я осознаю, что не в силах оторвать от них взгляд. А от их песни у меня кружится голова. Фелисити и Энн смеются, стоя у поручней и держась как можно ближе к необыкновенным существам. Мы с Пиппой подходим к подругам. Пальцы с перепонками поглаживают бока огромного корабля. Горгона не замедляет хода. Вся масса перепутанных змей яростно шипит.
Энн опускает руку, но не может дотянуться до женщин.
— Ох, как мне хочется до них дотронуться! — говорит она.
— Но почему у нас не получается? — спрашивает Пиппа. — Горгона, ты не могла бы сделать борта пониже, если тебе не трудно?
Горгона не отвечает и не сбавляет скорости.
Женщины так прекрасны… их песня так завораживает…
— Горгона, — говорю я, — опусти борта.
Змеи корчатся, как будто от боли.
— Ты действительно этого хочешь, высокая госпожа?
— Да, я этого хочу.
Огромный корабль замедляет ход, крылья-борта опускаются, корабль немного погружается в воду — и палуба оказывается почти вровень с поверхностью воды. Мы с подругами, подобрав подолы юбок, подбираемся к самому краю и наклоняемся, высматривая необыкновенных певуний.
— Где же они? — спрашивает Энн.
— Не знаю, — растерянно отвечаю я.
Фелисити опустилась на четвереньки, и концы ее длинных волос упали в воду.
— Наверное, они ушли.
Я стою рядом с ней, напряженно всматриваясь в туман. Что-то холодное и мокрое касается моей лодыжки. Я взвизгиваю и отшатываюсь — перепончатая рука речного существа плавно отодвигается от моей ноги, оставив на чулке несколько мерцающих чешуек.