Всё возвращается, Пол.
Всё всегда возвращается».
Резко запрокинув голову, я вылил в рот остатки спиртного, схватил со стола листки и погрузился в их изучение.
Шон не видел выхода.
У него больше не оставалось надежды. Ни малейшей. Он перебрал все варианты, и каждый раз приходил к одному и тому же результату, столь же ужасному, сколь и очевидному: он умрет здесь, в этой камере.
Дверь была слишком прочной. Окошко под потолком оказалось слишком узким. С мечтами о побеге пришлось расстаться. Шону осталось доступно лишь перемещение из детского мира безумных надежд во взрослый мир здравого смысла и сопутствующего ему отчаяния.
Мальчик понимал, что ему конец.
Никто не придет ему на помощь.
«Привет, Шон, это я, твой День смерти! Ну вот я и пришел! Ты думал, я о тебе забуду? Только не делай такое лицо — дети тоже умирают, представь себе! Как и все остальные! И вот как раз подошла твоя очередь! Помнишь труп бомжа, который вы с приятелями нашли на той улочке в Литтл Гавана? Он окоченел от холода и вонял, как сгнившая падаль! А теперь и ты станешь падалью, Шон. Знакомьтесь — Шон, мальчик-падаль! Когда вы снова встретитесь с друзьями в конце лета, они спросят: „Ну, как твои каникулы?“, — а ты ответишь: „Лучше всех! Прикиньте — меня убили! Я все каникулы провел в болоте, раздутый и зеленый, плавая на поверхности воды“. На тебя иногда будут садиться местные белки и подъедать то, что еще не успели съесть личинки. В первую очередь глаза. Ну а потом аллигаторы сожрут то, что осталось…»
Шон плакал, плакал, плакал.
Даже когда слез больше не осталось и глаза стали сухими, как дно опустевшей пластиковой бутылки, он все еще плакал: тело по-прежнему конвульсивно содрогалось, а грудь сдавило так, что он едва мог вдохнуть.
Ребенок вообще не должен думать о смерти. Тем более о насильственной. Однако Шон уже прошел этот путь размышлений до конца и теперь не знал, как вернуться обратно.
Какой-то частью сознания он понимал, что постепенно сходит с ума. Он был сильно истощен, и вот теперь от голода и нервного шока у него начались галлюцинации. Ну что ж, безумие — последнее утешение, когда других уже не остается…
«Встряхнись».
Шон потрясенно смотрел на мать — она стояла прямо перед ним.
«Встряхнись, я тебе говорю!»
— Мама?..
«Кровать. Матрас. Окошко. Ты еще можешь это сделать».
— Ты о чем?
«Ты еще можешь отсюда выбраться».
— Но этот Кош Чародей… он скоро вернется! — со слезами сказал Шон. — А окошко узкое! Я не смогу в него пролезть! Кош вернется и убьет меня!
«Замолчи!»
— Но он…
«Шон! Ты помнишь, чему я тебя учила?»
— Никогда… не опускать руки, — с трудом произнес мальчик.
«Вот именно. Поэтому сделай так, чтобы я могла тобой гордиться. Борись!»
— Но как?
«Матрас дырявый. Смотри, вон сквозь дыру торчит пружина. А на другой ты сидишь. Что, разве не чувствуешь, как она впивается?»
— Ну и чем это мне поможет? Кош сказал, что убьет меня, когда вернется…
Не дослушав, мать стала объяснять ему, что нужно сделать.
«Видишь, — сказала она в заключение, — ты и сам можешь стать чародеем не хуже Коша!»
Шон улыбнулся. И поблагодарил мать.
Затем лихорадочно принялся за работу.
Большую часть дня я провел, изучая данные о телефонных разговорах отца и поглощая напитки в диапазоне от содовой до пива. При этом несколько раз перемещался из сада в гостиную и обратно, когда начинался или прекращался дождь.
В руках у меня была ручка, чтобы отмечать то, что покажется интересным. Я решил, что во время первого просмотра не буду углубляться в детали, а просмотрю списки наудачу, просто запоминая те вещи, которые привлекут мое внимание.
Прежде всего я обратил внимание на то, что мой отец очень редко звонил кому-либо и продолжительность разговоров в таких случаях никогда не превышала двух минут.
Я невольно улыбнулся, вспомнив, сколько времени сам в молодости висел на телефоне. Однажды родители даже заставили меня оплатить огромный телефонный счет, для чего мне пришлось временно устроиться работать в «Макдоналдс». И после этого нас еще пытаются убедить, что пропасть между поколениями — выдумка!
Затем снова погрузился в изучение списков. К сожалению, пришлось констатировать, что ни один из телефонных номеров мне не известен — за исключением, разумеется, номера мобильника Клэр.
Я обвел его ручкой в каждой строке, где встретил. Разговоров оказалось не так уж много. Первый состоялся около трех месяцев назад — примерно в то самое время, когда Клэр начал пропускать свои занятия в клубе. Последний — две недели назад.
Что из этого следовало?
Не так уж много. Видимо, по телефону они просто договаривались о свидании, а подробно беседовали уже при встрече. О чем, интересно? О Билли и обо мне? Наверняка. О разных эпизодах из прошлого Джорджа Дента? Дорого я бы дал, чтобы это узнать.
Что ж, теперь будем разбираться с другими номерами. Я сразу вычеркнул все те, что начинались на 800 и на 8 с двумя другими цифрами: они принадлежали разного рода службам — почтовым, страховым, банковским. Скорее всего, во время звонков на эти номера обсуждались какие-то рутинные вопросы и никакой полезной информации я бы из них не извлек. Тем более что на подробное расследование у меня просто не было времени.
Но оставалось еще множество частных номеров.
Очередная порция спиртного придала мне храбрости, и я начал думать о том, как бы узнать содержание одного очень интересующего меня разговора.
По словам Конни, какой-то человек, судя по описанию, очень похожий на моего отца, заходил в кафе «Донато’с» в Бэйсайде, в Майами. Это было в начале августа, спустя несколько дней после похищения Шона. Значит, нужно просмотреть телефонные номера за этот период. Я пробежал глазами колонку с датами. Ага, вот: пятого августа отец несколько раз звонил на один и тот же номер.
Черт!..
Я проверил код города, чувствуя, как лихорадочно колотится сердце, и очень надеясь, что ошибаюсь в своих подозрениях.
Код 305. Увы. В самом деле Майами.
Я инстинктивно прижал руку к горлу, словно пытаясь остановить нарастающую тревогу.
И чей же это номер?
Ты ведь наверняка об этом догадываешься, Пол.
Все же проверим…
Я взял мобильник и набрал этот номер.