— Что? Не может этого быть. Уверяю вас, что Ви...
— Ядом своих слов, — пояснил Роланд. — Своим злым сарказмом...
Элинор не видела лица Вильерса в этот момент, но была уверена, что он сотрясается от хохота, зажимая рот рукой.
— О! — произнесла она.
— Сила сарказма свергла меня с мачты возвышенной любви, — пожаловался Роланд. — На свете есть невидимые жала... бойтесь черных знахарей... — продекламировал он, удаляясь за угол дома.
Боже, что в этот миг чувствовала Элинор! Страшное, твердое как кремень, «жало» Вильерса, и отнюдь не невидимое, а во плоти, готово было воткнуться в нее сзади.
— Бойтесь людей с помутненным рассудком, — произнес Леопольд.
Она попыталась развернуться лицом к нему, но он крепко стиснул ее бедра.
— Не двигайся, — потребовал он, ложась на нее сзади и целуя в шею. Однако она сумела вывернуться и ужалить его своим беспощадным взглядом. Она вовсе не согласна была разомлеть перед ним, словно какая-то служанка.
— Теперь я понимаю, почему леди носят на себе эти широченные каркасы, — произнесла она ледяным тоном.
— Чтобы держать на расстоянии своих обожателей? — спросил он.
— Именно так, — подтвердила она. — А теперь разрешите пожелать вам спокойной ночи, ваша светлость. Я несколько утомлена этим происшествием...
Он поймал ее руку.
— Ты выйдешь за меня?
— Подумаю.
— Что?!
— Я считаю, — тщательно подбирая слова, начала она, — что вы с большим уважением относитесь к Лизетт и подумываете о том, чтобы сделать ее вашей герцогиней. Я говорю это вам, Леопольд, как один разумный человек другому разумному, без глупого кокетства.
Его улыбка стала еще шире, что было не совсем приятно.
— Вы необыкновенная женщина, Элинор. Вы мне очень нравитесь, хотя я и не в восторге от вашего имени.
— Скажите мне еще, что у него печальная история, и я спущу вас с этого балкона следом за сэром Роландом.
— Вероятно, вам нравится считать его своим рыцарем Бернаром де Вентадорном. Может быть, мне следует величать вас королевой Элинор?
— Я не королева, — рассмеялась Элинор. — А вот о вас ходят слухи, что вы живете в старинном замке.
— Не обольщайтесь. Я никогда не бываю в нем, там очень неуютно. Моей жене придется обживать другие мои дома.
Она улыбнулась, хотя ей и почудилась какая-то жуткая нота в его голосе.
— Должен признать, — начал он, — что я буквально разрываюсь между вами двумя...
— Между мной и Лизетт?
— Я убедился, что она может стать превосходной матерью моим детям. Ее ничуть не смущает их происхождение, а равно и их присутствие в ее доме.
— У Лизетт нет сословных и других предрассудков. Правда, у нее весьма предвзятое отношение к собакам, — сказала Элинор.
— Бедный Ойстер действительно не попал в число ее любимчиков, — с улыбкой сказал Вильерс.
Элинор подумала, что по отношению людей к бессловесным животным можно судить и о них самих, однако промолчала.
— Когда я думаю о том, чтобы жениться на вас... — начал Вильерс.
— ...вы представляете: нас двоих в супружеской постели, и вы даже не прочь затащить меня туда раньше времени, — продолжила за него Элинор.
Наступила неловкая пауза.
— Я никак не могу себе этого позволить, — сказал Вильерс. — Хотя и думаю о вас ранним утром и поздней ночью и даже в промежутке между ними.
Элинор захотелось распахнуть свое полотенце и прильнуть к нему, но она помнила, как печально закончилась ее первая любовная привязанность, и очень боялась навредить себе.
— Я поклялся себе самому, что найду лучшую мать своим детям, — сказал Вильерс. — Сегодня вечером Лизетт так мило возилась в детской с моими крошками. Девочки потянулись к ней. Я спросил Лизетт, как бы она чувствовала себя в обществе с моими детьми, смогла бы она представить их должным образом и быть им защитой.
— И что же она вам ответила? — спросила Элинор.
Хотя ей и хотелось крикнуть: «Ты что, помешался на этой Лизетт?!»
— Она сказала, что научила бы их не обращать внимания на разных глупцов, — ответил Вильерс. — Научила бы жить так же беззаботно, как она сама.
Внутри у Элинор все болело и кричало, но она сдержала себя.
— Лизетт действительно не придает значения условностям, — спокойно сказала она.
— Она словно предназначена стать матерью моих детей, — сказал Вильерс.
— В таком случае вы свободны, ваша светлость, — сказала Элинор. — Я не считаю, что мы связаны. Всему виной нелепая ситуация. Я хотела защитить вас от моей матери, хотя скорее просто хотела позлить ее. Иногда я чувствую себя слишком усталой от ее диктата.
Наступила пауза.
— Черт побери! — произнес он, наконец. — Я решительно ничего не понимаю.
Преодолев расстояние в два шага, разделявшее их, он обвил ее шею руками и уткнулся в ее волосы. Она чувствовала тяжесть и тепло его тела. Потом он взял ее лицо в свои ладони, и она провела языком по его губам.
— Привет, — прошептала она.
— Назови мое имя, — прошептал он.
— Люцифер!
Он улыбнулся и поцеловал ее. Медленно, нежно, требовательно и страстно. Он был мастером поцелуев, и он был ее... мастером. Одним незаметным движением он потянул за край полотенца...
— Леопольд! — вскричала она.
— Ах, ты вспомнила! — Он выглядел моложе и красивее в этот момент. Его волосы рассыпались, и он казался менее одиозным.
Его пальцы рисовали кружок в самом низу ее спины, отыскав странную дырочку в полотенце. И откуда только она там взялась?
— Я должна идти, — холодно произнесла она. — Мне действительно пора.
— Произнеси мое имя, еще хотя бы раз.
— Вильерс, — отрезала она, и их взгляды скрестились. — Позвольте мне мое полотенце.
Прочертив еще один кружок внизу ее спины, он отступил, сверкая глазами.
— Утром я обо всем уведомлю мою мать, — сказала Элинор. О чем таком она ее уведомит? Ах да! — После этого вы можете считать себя свободным и вести брачные переговоры с Лизетт, — сказала она, чувствуя, что ноги не держат ее.
Он молчал.
— Хотя вы уже, возможно, сговорились с ней? — предположила Элинор. — Это было бы так... естественно, — грустно улыбнулась она.
— Меня можно обвинить во многих грехах, но двоеженство не мой конек, — холодно заметил Вильерс.
— О чем вы? — спросила она. — Мы с вами не в браке.
Поклонившись, он двинулся прочь от нее.