— Ждите здесь, — тихо произнес я. — Не думаю, чтобы в ближайшие минуты две это превратилось в фильм Джона Ву. Мёрф, командуешь до моего возвращения. Саня, охраняйте ее.
Она удивленно выгнула бровь, но кивнула. Саня сместился на пару футов, заняв позицию у нее за спиной, чуть справа.
Я медленно одолел последние ступеньки.
Храм отличался элегантной простотой: пирамида венчалась квадратным в плане зданием с единственным отверстием размером со стандартный дверной проем по центру каждой стороны. Аламайя, потупив взор, вошла первой; едва вступив в помещение, она сделала шаг вбок и, все так же, не поднимая глаз, преклонила колени, словно была недостойна идти дальше.
Я медленно вдохнул и, шагнув мимо нее, остановился перед Красным Королем.
Он оказался типа невысок.
Король стоял, повернувшись ко мне спиной, воздев вверх руки, и бормотал что-то, наверное, на языке древних майя. Роста в нем было пять футов с небольшим, сложения вполне крепкого, но ничего такого особенно впечатляющего я в нем не нашел. Всю одежду его составляла похожая на килт юбка, так что выше пояса и ниже колен он оставался обнаженным. Длинные черные волосы доходили ему до ключиц. В руке он держал окровавленный нож, и нож этот медленно, но верно опускался.
Только теперь я заметил лежавшую на алтаре женщину, связанную по рукам и ногам. Широко открытые глаза ее, полные безнадежного ужаса, не отрывались от черного ножа, словно она не могла отвести их в сторону.
Руки мои сами собой сжались в кулаки. Я здесь не для того, чтобы драться, напомнил я себе. Не для того, чтобы драться.
Но и не для того, чтобы просто стоять и равнодушно смотреть на такое. Когда речь идет о спасении женщин, у меня вообще неважно со здравым смыслом. Мёрфи говорит, я превращаюсь в неандертальца.
Может, она и права, но я не стал хвататься за костяную палицу и набрасываться на этого типа. Я всего лишь прокашлялся — как можно более вызывающе.
— Эй, — сказал я.
Нож застыл.
Потом Красный Король опустил его и повернулся ко мне. Что сразу недвусмысленно напомнило мне о том, что ядерные боеголовки совсем невелики по размерам. Он не сделал абсолютно ни одно угрожающего жеста. Он даже не испепелял меня взглядом.
Он обходился и без этого.
Ничего подобного давлению его взгляда я до сих пор не испытывал. Совершенно пустая чернота действовала не слабее физического удара; я испытывал острое желание отшатнуться, чтобы этот бездонный вакуум не засосал меня в свою воронку. Я как-то сразу вспомнил, что я один, что со мной нет моих инструментов, что я вляпался в историю, которая мне явно не по зубам, и что, в конце концов, на мне совершенно дурацкий наряд.
И все это только из-за его физического присутствия. Силе этого давления было тесно в его маленьком теле, да и в стенах этого храма — только дурак не ощутил бы своей ничтожности перед этим. Вся моя решительность поколебалась, я стиснул зубы и отвернулся.
Красный Король усмехнулся и произнес что-то. Аламайя ответила на том же языке, потом встала и опустилась на колени у его ног лицом ко мне.
Рабыня на алтаре не шевелилась, тихо всхлипывая.
Из-за алтаря до меня донесся другой, более тихий плач. Черт, а ведь сам я так близко ни за что не пробился бы. На мгновение я сосредоточился на голосе моей дочери — и вдруг перестал ощущать себя мелким и ничтожным. Только рассерженным.
Красный Король заговорил.
Аламайя выслушала его и кивнула.
— Ты не говоришь на языке древних, чародей, поэтому мой господин использует свою рабыню, дабы мы понимали друг друга.
— Радикальное решение, — заметил я. — Извращенное, но крутое.
Секунду Аламайя смотрела на меня. Потом сказала что-то Красному Королю — судя по всему пожаловалась на то, что я сознательно использую идиомы, которые она не может перевести.
Он сощурился.
Я повторил его мимику. Не знаю, понял ли он, но это однозначно ему не понравилось.
Он бросил что-то резкое.
— Мой господин желает знать, зачем ты здесь, — перевела жрица.
— Скажите ему, что он, мать его, прекрасно знает, зачем я здесь.
Она потрясенно уставилась на меня. Переводя эту фразу, она несколько раз начинала заикаться. Не знаю, имелся ли у древних майя аналог «би-ип», а если и имелся, использовала она его или нет.
Красный Король выслушал ее, и выражение лица его сменилось с неодобрительного на деланно-нейтральное. Перед тем как ответить, он несколько секунд молча смотрел на меня.
— Я получил дар от той, которую ты знаешь как графиню Арианну, — перевела девица. — Ты утверждаешь, что дар этот был получен ею незаконным путем?
— Да, — кивнул я, не сводя с него взгляда. — И вам это известно. — Я тряхнул головой. — Меня тошнит от танцев вокруг да около. Скажите ему, что я убью для него Арианну, заберу дочь и уйду с миром. Скажите ему, что, если он так сделает, я не буду рассматривать это как личное оскорбление. В противном случае я готов к бою.
Девица с изрядно встревоженным видом перевела. Стоило ей замолчать, как Красный Король разразился смехом. Он привалился спиной к алтарю, расплывшись в улыбке, хотя глаза его оставались все такими же бездонно-черными, и произнес несколько фраз.
— Мой господин говорит, что он повыкидывает твои члены по одному на каждую дверь, если ты посмеешь поднять на него руку.
Я фыркнул.
— Да. Но я даже не буду пытаться убить его. — Я подался вперед, обращаясь не к девице, а к Красному Королю. — Я постараюсь искалечить его. Ранить. Ослабить. Спроси его, не считает ли он, что смертное проклятие чародея, члена Белого Совета, может нанести ему рану. Спроси его, сильно ли он доверяет людям, стоящим на двух ближних ярусах пирамиды. Спроси, не рассчитывает ли он, что они будут навещать его, приносить подарки, когда поймут, что он ранен.
Аламайя заговорила боязливым шепотом. Ответом ей стала резкая реплика Красного Короля. Я догадывался о содержании этого диалога: «Я не хочу говорить вам этого, мой господин». «Жалкая рабыня, переводи, как я тебе, черт тебя подери, приказал, пока я не затолкал своего башмака тебе в задницу!»
Ну ладно. Может, без последней детали.
Аламайя выполнила-таки свою не самую приятную работу, и слова эти привели Красного Короля в ярость. Он оскалился, и… под его кожей что-то задвигалось, начало перекатываться, бугриться в местах, где у человека ничего обычно не перекатывается и не бугрится.
Я смотрел на него в ожидании реакции, приподняв бровь и улыбаясь ему все той же волчьей улыбкой. С ним давно не разговаривали в таком тоне, а может, вообще никогда не разговаривали — до сих пор. Должно быть, у его психики почти нет механизмов, позволяющих справляться с таким. А если нет совсем, меня ждет поистине ужасная смерть.