– Отдам! – согласился Ярослав.
– Получается, посадником быть лучше, чем удельным?
Ярослав засопел.
– Тебе в том какая выгода? – встрял Ростилав. – Ведь не просто так клонишь?
– Выгода простая, – вздохнул Иван. – Первое: резать друг дружку не станете. И вторая: коли придут те же половцы, войско пришлете немедля. Не станете рядиться: нужно это вам или нет? Вот и вся выгода.
– Любо, брате! – вскочил Всеволод. – Згода! Ставь меня во Владимире!
– Почему тебя? – подскочил Давыд.
– Ты хочешь? – удивился Иван.
– Сам нет, – сказал Давыд, – но у меня сыны.
– Ага! – хмыкнул Ярослав. – Ты в Смоленске, сын во Владимире… Треть Руси захапаешь!
– Будто у тебя земель меньше! – окрысился Давыд.
– Тихо, брате! – вмешался Иван. – Никого не обидим! Городов у нас много, а посадники везде нужны. Да что это мы так сидим! Закусить пора!
Он хлопнул в ладоши. Дверь отворилась, в гридницу повалили слуги с блюдами, кувшинами и кубками. Стало ясно, что ждали они только сигнала. В короткое время стол был накрыт.
– Выпьем, брате! – сказал Иван, поднимая кубок. – Теперь можно: травить более некому!
Гости, не сговариваясь, хохотнули и потянулись к кубкам. Разговор предстоял увлекательный. Вести такой трезвым – грех…
* * *
Пир завершился за полночь. Рядились долго. Всеволод получил-таки Владимир, другие остались в уделах. Зато с обещанием: дети не пропадут. Племянники, если бог умом не обидел, – тоже. Могут отправляться в посадники хоть сейчас. Каждый из князей прикинул, кого облагодетельствует и как счастлив будет родич выбраться из захолустья.
С Иваном говорили почтительно. Он понимал: из-за Ксении. Женатый на смердке, он был изгоем, как зять басилевса – недосягаемо высок. Утрата уравняла его с князьями. Для них он теперь свой. Этот разговор – только начало. Всякое еще будет, но хорошо, что слушают.
Ноги занесли Ивана в супружескую ложницу. Только переступив порог, он понял, куда пришел. Некоторое время стоял, глядя на застеленное ложе. Он не ночевал здесь со смерти жены – не мог. Боль утраты уже притихла, но горечь осталась. Ксения сумела стать ему другом, преданной женой, любящей матерью. Она любила его. Иван чувствовал это в ее словах, жестах, выражении глаз. Даже сердясь, она смотрела на мужа с обожанием. Выпив яд, предназначенный ему, жена сохранила тысячи жизней. С Юрием пришлось бы воевать…
Вздохнув, Иван вышел из ложницы и побрел в свою каморку. Плюхнувшись на лавку, заложил руки за голову. Что дальше? Одна жена в монастыре, вторая – в могиле, дочки на попечении бабушки, прикатившей из Волыни. Внучек Доброслава балует, те растут капризными. Так дальше продолжаться не может, надо решаться…
Иван не заметил, как уснул, и сразу оказался в знакомом зале. Тип в мантии встретил его гнусной улыбкой.
– Сгинь! – сказал Иван. – Заколебал!
– Культура… – протянул тип. – А еще князь!
– Великий! – заметил Иван.
– Можно подумать, это что-то меняет. Знавал я и таких!
– Ну, и катись! – посоветовал Иван. – Чего прицепился?
– Один ты остался, – вздохнул тип, – другие согласны.
– Это беда?
– Угу! – согласился тощий.
– Какая?
– Беспризорный князь. Непорядок. Как был беспризорником, так и остался, – тип ухмыльнулся. – Чего опасаешься? Думаешь, обману? Мамой клянусь!
– Она у тебя была?
– Ну… – Тощий почесал в затылке. – Наверное.
– Лучше б аборт сделала!
– Ай-ай-ай! – покачал головой тип. – Совсем распоясался. Не понимаю. Чего кобызишься? Только скажи – и все будет пучком. До самой смерти!
– А потом?
– Что потом? – заволновался тип. – Кого волнует это «потом»?
– Меня.
– Праведник нашелся!
– Не праведник, – сказал Иван, – но и не сволочь.
– Боишься молвы?
– Себя. Сволочью жить не смогу. Так что давай! Чтоб больше не видел!
– А то что? – сощурился тип.
– Отче наш иже еси на небесех…
Иван поднес пальцы ко лбу.
– Э-э! – заволновался тощий. – Мы так не договаривались!
– Мы вообще ни о чем не договаривались, – уточнил Иван.
– Пожалеешь!
– Возможно! – согласился Иван. – Зато буду знать: все, что произойдет, мое. Успехи, ошибки, потери. Некого винить, кроме себя.
– Дурак! – крикнул тощий.
– От такого и слышу! – сказал Иван. – Сгинь, бес!
И бес сгинул.
– Нет! – сказал Софроний.
Иван не отвел взгляда.
– Думай, о чем просишь! – погрозил пальцем патриарх. – Снять с монашки клобук?
– Она жена мне.
– Была!
– Мы венчаны.
– Принимая постриг, раб божий умирает для мира. Иначе кто б венчал тебя с ромейкой?
– Ксения умерла. Оляна жива. Я хочу ее.
– Нельзя! – покачал головой Софроний.
– Почему?
– Что люди скажут? Захотел – постриг жену в монашки, захотел – забрал обратно? Раз князь, так все можно? Клобук снять – великий грех, Господь такого не прощает. Не проси!
Иван насупился.
– Женись снова! – посоветовал патриарх. – Вон сколько невест! Княжны, принцессы… За тебя любая пойдет!
– В четвертый раз не венчают.
– Почему в четвертый? – удивился Софроний.
– Елица, Оляна, Ксения… – перечислил Иван.
– Язычница не считается!
– Чем она хуже? Некрещеная? Так это не ее вина! Кто говорил, что любая душа – христианка?
Софроний засопел.
– Все равно нельзя! – сказал уже без прежней уверенности. – Не хочешь жениться, живи в воздержании!
– Куда мне? – махнул рукой Иван. – Не утерплю. Аз грешный… Глазки каждый день строят. И какие! Одна другой краше! Впаду в блуд, заведу гарем. Этого хочешь?
Софроний не ответил. Подошел к окну и уставился на березу, росшую во дворе. Ветви дерева были усеяны почками. Молодые листочки, проклюнувшись, тянули к солнцу изумрудные листки. Ветерок покачивал ветви; казалось, береза горделиво потряхивает ими, предлагая полюбоваться на деток. Софроний повернулся к князю.
– Не о том думаешь! – сказал с укоризной. – Дети у тебя, четверо. Дочки так и вовсе маленькие. Им мать нужна. Добрая и благочестивая.
Иван недоуменно смотрел на патриарха.