– А кто благочестивее сестры-монахини?
В глазах князя плеснулась надежда.
– Забирай! – вздохнул патриарх. – В воспитатели – благословляю!
– Владыка!..
Иван подбежал и приложился к руке Софрония.
– Но-но! – Патриарх оттолкнул его и погрозил пальцем. – Я сказал: в воспитатели, а не в жены. Раз монашка, так держать себя должна в строгости. Ходить в рясе, жить в келье. В княжьем тереме, но отдельно. Ясно?
– Но…
Иван не договорил.
– Свечку над вами держать не буду! – буркнул патриарх. – С монашкой жить грех, но блуд – грех еще больший. С этой хоть венчаны. Господь милостив… – добавил Софроний, досадуя на свою мягкотелость. – Только учти: монашки не рожают!
– Не будет! – заверил Иван, нахлобучивая шапку. – Спаси тебя Бог, владыка!
«Надеюсь, про постные дни помнишь?» – хотел спросить Софроний, но князь уже скрылся за дверью. Патриарх покачал головой, обернулся к иконе. Осенив себя крестным знамением, забормотал молитву.
Во дворе Иван прыгнул в седло и погнал коня. Стража метнулась следом. Князь несся так, что догнали лишь у монастырских ворот. Бросив поводья, Иван спрыгнул на землю и постучал в калитку. Открыли сразу. Войдя, Иван замер. Ваня с Петей носились по двору, распугивая монахинь. В руках мальчиков были палки, которые, как догадался Иван, изображали мечи. Дети увлеклись и не сразу заметили гостя. Первым среагировал Петруша.
– Баська!
Бросив палку, он устремился к Ивану. Ваня помешкал, но последовал за братом. К отцу они подбежали разом. Иван подхватил сыновей и стал целовать их в замурзанные мордашки. Петя ответил, а Ваня уперся руками в грудь.
– Я не девка! – сказал сердито. – Нечего!
– Не буду! – заверил Иван.
– Меч подержать дашь?
– Непременно! – заверил Иван.
– И мне месь! – заторопился Петруша.
– И тебе! – пообещал князь. – Вот только с мамкой поговорю. Она где?
– Дома! – сказал Ваня.
– Прядесь, – добавил младший.
– Погуляйте!
Иван отпустил сыновей и поспешил к терему. Оляна пряла. Сидя спиной к двери, она не видела, кто вошел. Услышав скрип, бросила через плечо:
– Умывайтесь, живо! Мурзатым хлеба не дам.
– Я чистый! – сказал Иван.
– Ой!
Веретено выпало из рук Оляны. Вскочив, она уставилась на мужа. Вопрос, читавшийся в ее взоре, был настолько пронзительным, что Иван едва сдержался.
– У меня дети, – сказал, делано хмурясь. – Четверо. Их надо растить, учить уму-разуму. Нужен воспитатель, добрый. Как думаешь?
Оляна не ответила. Стояла, не отводя взгляда от лица мужа.
– Где найти? – продолжил валять дурака Иван. – Я вот подумал… Кто справится лучше монахини?
Оляна прижала руки к груди. Во взоре ее надежда боролась с сомнением, и он не утерпел.
– Патриарх благословил! – сказал, подмигнув.
Спустя мгновение Оляна висела у мужа на шее и что-то бормотала, покрывая поцелуями его лицо. Иван ласково гладил ее по спинке. В дверях, застыв, удивленно глядели на это Ваня с Петей.
Студеная роса холодила босые ноги, мочила края портов, но Меша упрямо торил путь через луг. Удочка, сделанная из орехового прута, покачивалась в правой руке. В левой – черепок с червями, накопанными с вечера. Знатная выйдет рыбалка! Леска на удочке из конского волоса – сам у соседского Буланки из хвоста надергал, крючок железный, кованый – пудового сома выдержит! Мамка обрадуется – давно в доме рыбки не видели.
Если б не случай, гнал бы отрок сейчас овец: пастушку рыбачить некогда. Да только седмицу тому явилось близь войско. Приехали вои и скупили скот. Дали такую цену, что мужики рядиться не стали – пригнали все, что было. Овечек, бычков, телочек, свиней… Сгоряча некоторые и коров хотели, да вовремя спохватились: без коровы в зиму не выжить. Меша остался без дела. Грех не воспользоваться!
Войско им сам бог послал. Мужики поначалу встревожились; думали скот в лесу прятать да баб с девками схоронить, но прискакавший сотник заверил: если и будут что брать, то за серебро. А баб ежели кто обидит, то жаловаться государю, тот за такое вешает. Прав оказался сотник. За скот заплатили, а что до баб… Вои навезли портов мыть – за плату, конечно, тут все и случилось. Бабы потащили порты к реке, начали тереть их мочалом да выколачивать пряниками. Понятное дело, согнулись, подобрали подолы. Один из воев глядел, глядел, затем скакнул к конопатой Милке и что-то на ушко шепнул. Милка распрямилась, вытерла мокрые руки и скакнула с воем в кусты. Обратно оба вернулись довольные. Мужу Милки о том рассказали. Он взялся за вожжи, а Милка ему резану, что вой за утеху дал, и сунь. Муж обомлел. За резану овечку купить можно, а тут за что?
Недолго думая, муж запряг коня и отвез Милку к войску. Обратно они вернулись затемно, но довольные донельзя. Пять ногат заработала Милка! Избу можно ставить! Еще столько добавить – и жеребчик! Да где такое видано?
Назавтра из веси потянулся поезд. Мужики, побросав баб в телеги, двинулись к войску. Перенявший их сотник хотел прогнать, да бабы завопили в голос, что сами согласные. (А чего бы и нет? Мало, что денег дадут, так и приласкают. И кто? Молодые да гожие! И муж не против…) Сотник, выслушав, засмеялся.
– Девок чтоб не было! – сказал, щеря зубы. – Бабы ладно. Государь узнает, взыщет.
Вовремя сказал. После того как бабы с серебром вернулись, девки с ума сошли. Не все, конечно, а те, кого замуж не брали. Пять ногат – это ж какие деньги! С таким приданым любую возьмут: косую и рябую. Пищом в телеги лезли – пришлось кнутом отгонять. Хорошо, батюшка помог. Ходил, потрясая крестом, грозя отлучить блудниц от причастия. Насчет баб мужики с ним договорились, пообещав церкви десятую долю, а вот девок поп прогнал. Только все равно их у войска видели – пешком пробрались. Которые и ночевали там. А что? С них не убудет, а коли и прибудет, так вои у государя крепкие. Мальчонка или девка родятся – все добрые работники, а серебро, мамкой заработанное, семье, ох, как сгодится. Муж будущий не попрекнет, рад будет, что богатую взял. С избой свежесрубленной, конем справным, коровой молочной… Счастье!
Реку окутывал туман. Он клубился и полз на высокий берег, цепляясь за крону ветлы, подле которой собрался рыбачить Меша. Здесь, под обрывом, хорошо брал окунь. Хищный, с красными плавниками и крепким, упругим телом. Юшка из такого выходит духмяная и клейкая. Сдобренная корешками, тает в рту.
Меша ступил в туман и вдруг заметил чужака. То, что это не свой, было видно сразу. Плечи чужака укрывал багряный плащ, такого же цвета шапка с меховой оторочкой сидела на голове. Из-под шапки выбивались седые волосы. Старик сидел к Меше спиной и, свесив ноги с обрыва, что-то бормотал. Отрок замер и прислушался.