– …! Ауч! Твою жжешь мать!
Ну и ладно, ну и пусть. Ну, полежу на плитке пола, подумаешь! Зато отомщена – хозяин, приплясывая от боли, полощет руку в холодной воде, гадкие смердящие огарки фантазийно разбросаны по всей кухне, нижние шкафчики заляпаны почерневшим маслом.
Йес!
О, и хозяйка вовремя вернулась, теперь этому раззяве мало не покажется! Будет знать, как приличную посуду портить!
– Господи, Кирилл, что у тебя случилось?! – Лана, чихая и кашляя, первым делом подбежала к окну и распахнула его настежь. – Там уже соседи нервничают, собрались пожарных вызывать! Тимка, фу! Не смей эту гадость с пола жрать! Кстати, что это было до кремации?
– Мясное ассорти, – буркнул Кирилл, втихаря радуясь неожиданному кухонному позору – теперь его взъерошенный вид есть чем объяснить.
– Подумать только – мое любимое ассорти, – голосом ослика Иа из советского мультфильма о Винни-Пухе грустно произнесла Лана. – А что это за обугленная железяка на полу?
– Твоя любимая сковородка. Злая ты все-таки, бесчувственная женщина!
– Это еще почему? Тимка, тебе же русским языком сказали – фу!
– Потому что тебя волнует еда и посуда, а на муки любимого мужчины тебе наплевать!
– Моральные муки? Так и правильно, и помучайся, пусть тебя совесть погрызет хорошенечко за разные места за то, что, во-первых, любимая женщина на работу голодной пойдет, а во-вторых, кухню теперь отмывать придется. А домработницы, напоминаю, у нас нет!
– Насчет домработницы, напоминаю, ты сама отказалась. А муки у меня физические, я ладонь обжег!
– Где? – переполошилась Лана, выдергивая закоченевшую руку мужчины из-под струи ледяной воды. – Ох ты, и правда! Дай поцелую ладошку! – Она немедленно приступила к лечению, легко касаясь ожога губами. – Горе ты луковое, как же тебя угораздило? Вроде не первый раз на кухне!
– А, Матвей отвлек.
– Случилось что-то?
– Нет, он просто предупредить хотел, что в командировку уезжает. Надо кое-какую информацию об одном из наших будущих партнеров собрать. Все, Олененок, прекрати! Иначе мы с тобой точно на работу опоздаем!
– А я что? Я ничего! Я ладошку лечу! – мурлыкнула девушка. – Кстати, о будущих партнерах. Что ты решил насчет фонда «Наследие»? Имеет смысл с ними сотрудничать? Насколько я поняла, их предложение выглядит весьма заманчивым в плане перспектив?
– На первый взгляд – более чем заманчивым. – Кирилл нехотя вытащил свою руку из мягких ладошек девушки и направился к холодильнику. – Так, давай-ка хотя бы бутерброды пожуем, сегодня день тяжелый, у меня с утра совещание, а в обед, кстати, встреча с главой фонда «Наследие», Петром Никодимовичем Шустовым.
– Разве ты уже все решил? Будешь сотрудничать?
– Нет, пока не решил.
– Тогда зачем ты Шустова на встречу пригласил, он ведь в Питере живет, насколько я помню?
– В Питере, верно. Но я его не приглашал. Шустов в Москву приехал по делам своего фонда, ну и позвонил мне, поинтересовался моим мнением по поводу его предложения. А у меня накопилось несколько вопросов по существу, вот мы и решили пообедать вместе, заодно обсудив все вопросы. Кстати, а что ты думаешь: стоит мне связываться с этим фондом?
– Честно?
– Максимально.
– Но мое мнение очень и очень субъективное, учти.
– Это еще почему? Неужели этот седой мачо тебя так заинтересовал?
– Дурында ты, Кирюшка! – улыбнулась Лана, наливая себе кофе из дзынькнувшей кофеварки. – Мне абсолютно безразличны внешность и возраст профессора Шустова, меня больше интересуют отзывы вылеченных им людей. Восторженные отзывы, заметь. Все до единого! Ни одного отрицательного, насколько мне известно, найти не удалось.
– И что?
– И то! Мама Лена – вот что! Вернее, кто!
– Но у нее вроде все в порядке, после операции и последующего лечения метастазов в организме не обнаружено. Или я чего не знаю? – нахмурился Кирилл.
– Да нет, все ты знаешь! Но мало ли что! Рак – такая гнусная штука, что в любой момент напомнить снова о себе может. А этот Шустов и его фонд, насколько мне известно, помогают в том числе и онкобольным. Причем реально помогают, Кравцов ведь лично встречался с пациентами фонда, верно?
– Было дело. Слишком уж непривычное для меня направление в бизнесе, к тому же подобные фонды, как тебе известно, чаще всего оказываются прачечными для отстирывания грязных денег. А мне после делишек Аристарха и так еле-еле удалось восстановить репутацию «Монблана». Так что, как только на моем горизонте замаячило это «Наследие», я попросил Матвея собрать всю имеющуюся информацию о фонде в целом и о Петре Никодимовчие Шустове в частности.
– И что, собрал?
– В процессе. Но первые сведения обнадеживают. Серьезный ученый, уважаемый в научных кругах профессор, причем из тех, что не живет за счет паразитирования на своих учениках, годами не отрывая задницу от удобного кресла, а сам мотается по всему миру в поисках наследия наших предков, в том числе и забытых методов лечения.
– Вот видишь! – оживилась Лана. – Было бы здорово иметь в друзьях или хотя бы деловых партнерах такого человека! Тогда я за маму бы меньше переживала. И свадьбу мы наконец смогли бы сыграть! А то мое платье невесты скоро моль сожрет!
– Прямо уже и скоро! Всего-то полгода прошло.
– Всего полгода… – Лицо девушки потемнело. – А кажется, будто целая вечность! Сначала это известие о болезни мамули прямо накануне свадьбы, потом – операция, потом… Ярик…
Губы Ланы задрожали, на длинных ресницах повисли слезинки, а в расширившихся на всю радужку зрачках мелькнул страх.
– Ну-ну, прекрати немедленно. – Кирилл сгреб в охапку ссутулившуюся девушку и прижал ее к груди, легонько баюкая. – Все уже кончилось, все позади! Дины нет, и больше не будет! Никогда!
– Никогда… – эхом повторила Лана. – Я знаю, я все понимаю. И там, на Севере, мы с Ленкой боролись до конца, и бояться было некогда… А сейчас… Знаешь, он мне снится иногда.
– Кто?
– Тот, кто завладел душой Квятковской. Я ведь тебе рассказывала – он появился в самый последний момент, словно вытек из Дины, полностью заключив ее в кокон. Лысый, высокий, черты лица совершенны до уродства…
– Да, я помню, ты говорила. Но я думал, что после бесед с психологом все ушло!
– Правильно, ушло. А потом… Особенно в последнее время… Он снится. Или не он, а кто-то похожий. Просто приходит и стоит рядом, рассматривая меня с такой гадливостью, словно я слизняк или медуза… И ненавидит при этом. И ненависть его не дает дышать…
Кирилл почувствовал, как девушку начала бить крупная дрожь.
– Господи, родная моя! – Он еще крепче сжал хрупкие плечи. – Что же ты молчала! Надо было сказать, я бы тебя снова к психологу записал!