Этот тип что, шутить со мной пришел?
— Да уж, давайте приступать.
Я протянул ему один из наших конвертов.
Гость взял конверт, вынул листы и медленно, не торопясь, прочел. Там было все, что мы знали о V&D: факты и слухи, загадки и решения, карты тоннелей, местонахождение умфора, список имен. В его лице не дрогнул ни один мускул. Понять его реакцию было невозможно. Лицо не было пустым, просто на нем застыло мягкое выражение. С таким лицом листают «Ридерс дайджест» или ждут очереди в парикмахерской. Закончив, он протянул бумаги мне.
— О’кей, — сказал он.
— Что «о’кей»?
Г ость не ответил. Он терпеливо ждал с вежливой улыбкой, сложив руки на коленях.
Он сидел так долго, что у меня кончилось терпение.
— Мы хотим гарантий. Мы хотим, чтобы вы пообещали оставить нас в покое. Меня, Сару, Майлса, Чанса. Вот так. Мы сделали копии этого письма. Случись что с нами, и они разойдутся в газеты, в Интернет, куда угодно. Если с нами все будет в порядке, эту информацию никогда никто не обнародует. Нам нет дела до V&D. Мы просто хотим нормально жить. Вот и все.
Я пытался придумать, что еще сказать, но ничего не придумал.
— Ну? — подбодрил я его.
— Что «ну»?
Мне захотелось одним прыжком преодолеть разделявшее нас расстояние и задушить визитера.
— Мы договорились?
— О’кей, — сказал он.
Я не сразу понял, что это ответ. Он говорил тихо. Не торговался, не возражал. «О’кей» — и все. Вот так просто. С другой стороны, и ситуация не была особо сложной. Меня не обмануло то, что он играет под Вилли Ломана, [21] — за безмятежным взглядом угадывались извивы змеиного мозга. Видимо, чем умнее человек, тем меньше нужно слов.
— И все? — спросил я.
— А есть что-нибудь еще?
— Нет.
— Тогда о’кей. — Большим и указательным пальцами он пригладил усы. — Я, пожалуй, пойду. Я все время опаздываю. Знаете, как это бывает. — Он засмеялся. — Простите, мне крайне неловко просить, но нельзя ли мне взять вот эту? — Он показал на одну из моих куколок с ярко-розовыми стоячими волосами. — Такой я еще не встречал. Моей сестре очень понравится. — Гость смущенно улыбнулся.
Думаю, брови у меня сошлись сильнее, чем если бы он задал мне математический вопрос.
— Конечно. Пожалуйста.
— Спасибо. Вы очень добры.
Он отвесил пару мини-поклонов в мою сторону и пожал руки Майлсу и Саре.
Уже от дверей, взявшись за ручку, он повернулся и сказал:
— Простите, еще одно. Ваш друг Чанс…
Мы замерли.
— А что с Чансом?
Человек в костюме покачал головой:
— Печальные новости. Он погиб в аварии. Сел за руль пьяным, с сожалением вынужден сообщить.
Я посмотрел на Майлса и Сару. Ее глаза расширились, глаза Майлса горели.
— Завтра это будет в газетах, — сказал мужчина. — Мы собирались посадить в ту машину и всех вас, молодые люди, но, полагаю, в этом несчастном случае можно ограничиться одной жертвой. — Он поскреб голову. — Ну, спокойной ночи.
Секунду мне казалось, что Майлс гигантским прыжком долетит до двери и разорвет маленького человека на части, отрывая по куску. Выражение его глаз напугало меня не на шутку.
Но он не двинулся с места. Он неподвижно сидел с горящими как угли глазами. Я услышал, что дверь закрылась. Усатый ушел, забрав с собой из комнаты весь воздух. Майлс продолжал смотреть туда, где он только что стоял.
Чанс погиб. Эта фраза крутилась у меня в голове. Чанс погиб. Чанс погиб.
Майлс задрожал. Я подумал, что он замерз, но потом увидел его глаза. Они почти потухли — пламя перешло в крохотный огонек. Майлс дрожал так же, как встряхивается лев, оторвавшись от преследовавших его охотников. Он подошел к окну и распахнул его, впустив обжигающе холодный воздух. Майлс словно исполнял некий обряд экзорцизма, чтобы очистить комнату от обходительной злобы этого человека.
Майлс повернулся к нам и чуть развел руками.
— Мы свободны, — сказал он.
— Что?
— Мы свободны. Мы добились своего. Мы получили обратно свои жизни.
— Но Чанс…
Майлс покачал головой:
— Чанс не маленький, знал, на что идет.
— Они убили его!
— Рано или поздно до него все равно бы добрались — не V&D, так сандинисты или «Талибан». Чансу было хорошо только в гуще битвы. Я вообще удивляюсь, что он столько протянул. Знаешь, что было бы для него трагедией? Смерть в доме престарелых в Бока-Рейтон [22] с испачканным гороховым супом подбородком. Его единственное преступление — что он втянул Джереми. — Майлс коротко потер руки. — Слушайте, мы получили возможность спокойно жить дальше. Это большой подарок. Ну просто лучше не бывает.
Я запротестовал, но Майлс поднял свою огромную длань с такой экспрессией, что я отступил.
— Как можно быть таким бесчувственным? — не выдержала Сара.
— Бесчувственным? — уставился на нее Майлс. Секунду спустя он взревел: — Это я-то бесчувственный? Чанс был мне ближе, чем вы оба! Я буду грустить по нему долго после того, как он превратится в пометку на полях вашей памяти!
Его глаза действительно увлажнились.
— Майлс… — мягко начала Сара.
— Не хочу ничего слышать! Чанса не вернуть.
— Я не о Чансе, — продолжала она. — Майлс, они убивают детей. Двадцатидвухлетних юнцов, которые только начали жить.
— Тебе не победить V&D! — рявкнул он. — Допустим, расскажем мы, что знаем. И что будет? Мы живы только потому, что им проще оставить нас в живых, чем устранять последствия шумихи, которую мы подняли бы. Но в принципе у них есть возможность справиться и с шумихой. Мы живы по их милости, вот и все.
— Ты прав, — сказал я.
Майлс недоверчиво взглянул на меня. Сара смотрела на меня как на предателя.
— Что?
— Ты прав.
— По-моему, такого ты еще никогда не говорил, — пробормотал Майлс.
— Обнародовав информацию, мы ничего не добьемся.
— Слава Богу, хоть кто-то меня слушает.
— Значит, надо действовать иначе.
Улыбка Майлса исчезла, и он издал низкое рычание.
Пора было сказать, о чем я думал с самого возвращения из Нью-Йорка. Последняя часть пазла. Ахиллесова пята V&D. То, что было перед нами с самого начала, но мы не замечали.